Контрудар

Не желая попадаться на глаза бывшей попечительнице благородного заведения, Алексей выбрался из толчеи и направился к своему составу. Затерявшись среди пассажиров, он нет-нет да и посматривал в ту сторону, где среди множества людей мелькала васильковая чалма.

Грета Ивановна, завладев гусем, торжественно несла его на обеих руках к своему вагону. Но вот какая-то высокая тощая женщина, в куценьком жакетике, в длинной, до пят, узкой юбке, с красной косынкой на голове, нагнав Грету Ивановну, остановила ее. Парусова, нахмурившись, отвела тощую женщину в сторону и, пошептавшись с ней, передала ей покупку. Запустив руку за пазуху, вытащила несколько сторублевок и вручила их собеседнице. Приняв из ее рук гуся, Грета Ивановна направилась к своему вагону и сразу же затерялась среди пассажиров.

Булат, подталкиваемый любопытством, пошел навстречу женщине с красной косынкой. Еще издали ее тонкое злое лицо показалось ему знакомым. Но и женщина, заметив английскую шинель Алексея и его офицерскую папаху, смотрела на него в упор. Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, решительно приблизилась к Булату.

— Простите меня, глупую, великодушно, — начала она скрипучим голосом, чуть кося глазом. — Но я, кажется, не ошиблась. Вы корнет Рахманинов?

Алексей по голосу и по косинке в глазу сразу узнал «соль с пехцем», ту строгую классную даму из Киевского института благородных девиц, которую так взбудоражил настройщик Гурьяныч своими крамольными песнями во время сдачи «Стенвея». И женщина, смутно помня лицо Алексея, очевидно, спутала его с каким-то корнетом.

— Да, я Рахманинов, — ожидая, что за этим последует, ответил Булат классной даме.

«Соль с пехцем», почуяв что-то неладное, бросила: «извините, ошиблась», подтянула юбку до колен и, круто повернувшись, бросилась в толпу пассажиров.

Алексей не стал ее преследовать. Если понадобится, подумал он, эту болтливую сороку всегда можно будет найти при посредстве ее знакомой — Греты Ивановны Парусовой.

…В Александровск поезд пришел утром. Состав долго держали у семафора, так как на станции выгружался кавалерийский дивизион, до этого гонявшийся за бандой Махно.

Город, в котором расположился со всеми громоздкими управлениями и базами штаб армии, ошеломил фронтовика своей шумной суетой. Во все концы летели конные ординарцы, пешие вестовые, мотоциклисты. По оживленным улицам неслись груженные мукой автомашины. Медленно маршировали, поблескивая на солнце новенькими винтовками, роты пеших курсантов.

Булат, получив у коменданта пропуск, вошел в штаб. На самом верхнем этаже бывшей гимназии расположилось Политическое управление армии.

Чаще застучало сердце. «С чего бы?» — подумал Алексей. Ведь он придет к старшему товарищу. А вот открыть дверь почему-то труднее, чем пойти в атаку на батарею, на пулемет.

А что, если на дело посмотрят не так, как себе представляли он и его друзья в Донецком полку? И есть ли вообще время у этих людей, занятых важными делами и заботами, рыться в тех, как ему казалось, мелочах, с которыми он приехал сюда?

Что, если второпях посчитаются лишь с формальной стороной дела, расценят то, что произошло в Ракитном, как партизанскую выходку и, жертвуя частью ради блага целого, обойдутся с ним так, как с другими оступившимися? Что, если его исключат из рядов партии? Что он будет делать один, один-одинешенек, без совета друзей, без поддержки родного партийного коллектива?

Алексей открыл дверь. За столом, нагнувшись над ворохом папок и бумаг, сидел какой-то человек в серой гимнастерке.

— Разрешите?

Человек, оторвавшись от дел, поднял коротко, по-мужски остриженную голову. Булат, не веря глазам, застыл у дверей.

Глаза Марии с удивлением смотрели на английскую шинель вошедшего, на его каракулевую шапку, на похудевшее, бледное лицо.

— Булат, здравствуй, товарищ Булат. Эх, дружок, сколько воды утекло! Сколько верст отмахали! Сколько слез и сколько радости! На кого ты похож? Ты что — из лазарета или из деникинского табора?

Алексей приблизился к столу. Он слышал, что Марию Коваль после выздоровления взяли на работу в Политическое управление армии. И мысль о том, что ее нужно будет разыскать, не оставляла его. Но он предполагал это сделать после выяснения всех своих вопросов с армейским начальством, чтобы явиться к ней с легкой, не обремененной никакими тревогами душой.