Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

Потом послышался крик. Когда осмотрелись, Есип уже лежал на земле, на своем огороде, изо рта у него текла кровь. Озираясь по сторонам, пригибаясь под деревьями, из сада во двор бежал Лось с огромным колом в руках…

Как-то незаметно, под осень, когда на землю падали листья и трудно отличить живое дерево от неживого, сад Лося засох. Это, возможно, и не заметили бы сразу, если бы за одну ночь не исчезли все четыре тополя. Сучья Лось сложил на выгоне в аккуратные кучи и сжег. А стволы перетащил на свой двор и пилил их на дрова пилой-одноручкой две недели. Окончив работу, лег и умер. Будто предчувствовал смерть и изо всех сил старался завершить дела на земле…

1961

РЫЖИЕ КОНИ

Перевод Г. Попова

Илья Климовец зажег фонарь и двинулся дальше по рельсам. Закат уже догорел, и все вокруг постепенно серело. На пепельно-седом небе кое-где проклюнулись звезды. Шпалы и насыпь еще дышали дневным теплом, а с лугов, которые начинались сразу за кустами, уже тянуло холодком и подсохшим сеном.

У моста, за которым кончался обход, повернул назад. Левый ботинок немного жал — Илья присел на край насыпи, расшнуровал его. Прислушался. Рельсы, казалось, дрожали и чуть слышно позванивали: шел сто четвертый. Еще неделю назад Илья встречал и провожал его, когда было совсем светло.

Пассажирский промчался минут через пять, обдав обходчика тугой волной теплого, перемешанного с пылью воздуха. Перед семафором он дал протяжный гудок, а немного спустя со станции донеслись два раскатистых удара по колоколу. Илья теперь шел к станции — его обход начинался у первого разъезда.

На луговине, меж полотном дороги и проселком, по которому днем возили сено, кто-то разводил костер — видно было, как чиркали спичками, — а поодаль, на отаве, паслись кони. Когда Илья возвращался с переезда, костер уже полыхал во всю силу, человека возле него не было, а в полосе света стоял, мотая косматой головой, высокий красивый мерин. Илья остановился, пораженный: в отблесках костра грудь, бок и гладкая спина мерина отливали красной, под цвет крови, медью, а весь он казался высеченным из глыбы мрамора. Идя по мосту, Илья несколько раз оглядывался: кони, нагнув головы, щипали траву.

У моста Илья с полчаса вел никчемный разговор с Плисецким, обходчиком соседнего участка, будка которого стояла в лесу. Он недолюбливал этого человека, беспутного и не очень умного, и был рад, когда тот замолк и отстал от него.

Пролетели два встречных товарных поезда, оба тяжелые, нагруженные до отказа. На платформах того, что несся на запад, чернели силуэты автомашин, небольших колесных тракторов. Звучно лязгали на стыках пахнущие бензином цистерны.

Вступала в свои права ночь. Огни в поселке гасли один за другим, в некоторых хатах света в летнюю пору вообще не зажигали. Золотистой цепью сверкали станционные огни — они не гасли всю ночь.

Ночные дежурства выпадали Илье через двое суток. За долгие годы службы он привык к этим ночным бдениям, и его никогда не клонило в сон. Только после вторых петухов заметно тяжелели ноги, как бы наливались свинцом, однако голова до самого рассвета оставалась свежей и ясной.

Поравнявшись с местом, где горел костер, Илья с минуту постоял, наблюдая, как трепещет пламя, отгоняя тьму, потом решительно спрыгнул с полотна под насыпь. Возле костра стояли уже две лошади, все такие же багрово-медные и неподвижные, как статуи. Илья пошел напрямик. Из-под ног, из сухой травы, выпорхнула какая-то птаха и со слабым писком отлетела в сторону. Костер слепил глаза. Ничего не видя перед собой, Илья споткнулся о какой-то пень и поморщился от боли.

У костра, на разостланном пиджачишке, лежал белобрысый хлопчик и что-то жевал. Услыхав шаги, он вздрогнул, приподнялся, оглядел Илью с головы до ног и снова уставился в огонь. Кони, почуяв чужого человека, тревожно застригли ушами и попятились. Они даже не были спутаны.

— Пасешь? — спросил Илья, чтобы только завязать разговор.

Хлопчик опять глянул на него и опять ничего не сказал.

— Ты что, из совхоза? Что-то я не знаю тебя.

— Из Гноевиц я, — ответил наконец хлопчик и примолк, как бы выжидая.

— Ого! Так что ж ты тут с лошадьми?