100 слов психоанализа

При нарциссизме любовь, которую Я^* испытывает к самому себе, всегда присутствует при выборе объекта любви, часто он использует обстоятельства для того, чтобы извлечь из них выгоду для себя. Однако случается и так, что любовь к себе занимает все пространство, а другому остается лишь быть дублем того образа, которым нарцисс является в настоящее время, являлся в прошлом или желал бы являться в будущем. «Скоро, моя любовь, мы станем одним… Я» (Вуди Аллен). Парадоксально, но это было произнесено в разгаре страсти, когда казалось, что Я начинает ретироваться перед идеализированным объектом, но увы… Нарцисс властвует даже на этом этапе, ни с кем не считаясь. Это признак того… что инвестиции страсти прекращаются, что либидо изымается, все происходит так же, как на песке, на котором не сохраняются ничьи следы, так же, как невозможно сохранить ни малейшего следа старой безумной любви. Сван говорит, вспоминая Одетту: «Могу сказать, что растратил годы своей жизни, что хотел умереть, что чувствовал сильную любовь к женщине, которая мне не нравилась и которая даже не была в моем вкусе».

Нарциссическая ставка, в первую очередь, витальна, она связана с жизнью. Напряженные губы новорожденного обхватывают сосок груди, находя его по наитию. Счастливая встреча губ с сосками, дающая Я младенца иллюзию, что он сам создает то, что находит, – грудь, мир, вызывает любовь к себе того, для кого он сам был объектом (Винникотт). Формирование Я^* и установление нарциссизма являются неотделимыми друг от друга психическими движениями. «Я не существует с самого начала как отдельная единица» (Фрейд), обязательными условиями для формирования Я является появление хотя бы очертания его границ, чувства собственной идентичности, основа которых находится в нарциссизме. Парадокс нарциссизма, тем не менее, состоит в том, что он больше разделяет, чем объединяет, любовь к себе включает оба аспекта – следствие первичной интерсубъективности. До появления патологического расщепления^* нарциссизм расщепляет Я обычным способом. Можно десятки раз поднимать перед зеркалом правую руку, но всегда увидишь перед собой в своем отражении вызывающего неприязнь другого, ибо тот в отражении, естественно, всегда будет поднимать левую руку. Такое различие может стать болезненным, когда уже не срабатывает иллюзия идентичности, когда уже невозможно говорить без того, чтобы не слышать себя, не видеть себя… Негатив нарциссизма обнаруживается тогда, когда любовь превращается в ненависть к себе.

Я также является либидинальным объектом, и именно это фактически подчеркивается при нарциссизме, но Я не является таким же объектом^*, как любой другой. В отличие от объекта фантазма или от внешнего объекта, Я заменить невозможно. Это особенно заметно, когда Я повреждено, изранено, в таких ситуациях оно, благодаря своей пластичности^*, мобилизует и собирает внутри себя все свое либидо. Существует немало людей, посвятивших всю свою жизнь возведению дамб на Тихом океане.

Невроз навязчивости

«Здесь мы сталкиваемся с совершенно безумной патологией, самое изощренное психиатрическое воображение не смогло бы создать что-нибудь подобное, и, если бы мы своими глазами не видели пациента ежедневно в таком состоянии, трудно было бы поверить в его существование» (Фрейд). «Безумие» принимает форму нелепости, легко затрагивая самые обычные действия повседневной жизни: сон, умывание, уборку, одевание, приготовление к выходу из дома, ходьбу… и при всех подобных действиях, для выполнения которых достаточно было бы нескольких движений, устанавливается церемониал настолько же принудительный, насколько и сложный, причем ежедневный; ритуалы превращают навязчивый невроз в частную религию. Мытье рук по двадцать раз в день, застилка и перестилка постели, пока не останется ни одной складки, проверка перед выходом из дома фотографии детей на тумбочке, оценка ее положения в соответствии с биссектрисой угла, избегание при хождении линий на паркетном полу, проезд только направо от запрещающих знаков… Никаких мыслей, только проверка, счет, колебания, затягивание времени.

За кажущимся отсутствием смысла всегда находится смысл, который не всегда удается распознать во время анализа. Амбивалентность, заставляющая ненависть соприкоснуться с любовью столь близко, привносит свой щедрый вклад в образование симптомов: изолировать, отдалить, противопоставить, не допустить контакта репрезентаций вещей и мыслей. Невозможно ненавидеть то, что любишь, не чувствуя при этом мучительной вины^*, навязчивый невроз является экспертом в своем деле, он мучает совершившего преступление до невыносимой боли и пытается предотвратить новое преступление накануне его совершения, где нет места богохульству, которое может всего одним словом уничтожить скрупулезно построенную мораль: «Если иконка накренилась, я пропал!».

Иногда нам удается реконструкция «первосцены» невроза. Ребенка посадили на горшок намного раньше положенного срока. Он подчиняется тираническому приказу: «Сохраняй чистоту!» – но делает это по-своему, скорее удерживая в себе и сохраняя, чем выдворяя, отдавая. В отличие от запора истерического больного, который можно устранить с первых минут психоанализа, больной навязчивым неврозом страдает запорами всю жизнь. Характер такого больного – упрямый, собранный… – и он распространяется также на движения тела. А сексуальная жизнь сопряжена для него с угрозой столкновения с загрязнениями, потом, нечистотами и смешением отверстий. При навязчивом неврозе анус является главным половым органом, который следует избегать, отличая верх и низ, душу и тело; сама мысль, которой отдаются полностью, превращается в сексуальную деятельность. Ребенок, посаженный на горшок, экономит свои фекалии, но не скупится на слова, он рано начинает «говорить, говорить, ничего, кроме слов…», психоаналитическая абстиненция ему подходит, как перчатка, он просит еще и еще.

Нежность

Игра львицы со своими детенышами ясно показывает нам, что первая нежность – млекопитающая. Невозможно питаться все время телом «матери» без того, чтобы отношения кормления не были бы дублированы нежностью жестов, движений и прикосновений к коже. Самка подчиняется безоговорочно; у женщины-матери^* это проистекает из бессознательного и варьирует от удушающей ласковости до табу прикосновений, отодвигающего младенца к кончикам рук, а в промежутке находится мать, которая ласкает и убаюкивает, смешивая любовь и заботу с удовольствием. Нет ничего хуже реактивной нежности, когда ненависть матери к своему ребенку не находит другого способа выражения, кроме маскировки ненависти в ее противоположности.

Существовала ли когда-либо человеческая нежность, не отмеченная эротизмом? Нежный жест, ласка, содержащаяся в прелюдии сексуальности, несет следы парциальной сексуальности (оральная, анальная и другие) и компромисса между их ингибицией и удовлетворением.

Хотелось бы верить, что не нежность была первым вытесненным^* чувством. Офелия ждет чувственности, но получает от своего партнера всего лишь нежность: «Он сентиментальный, занимается любовью, не причиняя никакой боли… Но мне нужен мужчина, который прижал бы меня к стенке в ванной комнате!».

Ненависть

Ненависть всегда предметна, ненавидят с уверенностью, которая отсутствует у любви^*. Ненависть знает, ей хорошо известен ее объект (объект любви неизвестен); кто охвачен ненавистью, способен на постоянство в существовании, порой на протяжении всей супружеской жизни, в любовных же отношениях постоянство проявляют реже. Ненависть легко ассоциируется с разрушением, забывают, что она является «тонизирующей, она заставляет жить» (Бальзак). Ненависть, которую мы вынашиваем в себе, ненависть, которую мы воспринимаем… Стриндберг писал Гогену: «Мне представляется, что ненависть других вас вдохновляет и укрепляет».

Ненависть и любовь способны трансформироваться из одной в другую, однако речь все же не идет о простой симметрии. Ненависть угрожает существованию объекта, но более глубоко очерчивает границы Я, сопрягая свои силы с силами нарциссизма^*, с любовью Я к самому себе. Различия между Я и другим стремятся к упразднению, если их удерживают искусственно, насильно (между сербом и хорватом, между хуту и тутси), нарциссизм сводится к «небольшим различиям», велика опасность, что ненависть яростно разрушает то, что реальность рискует смешивать. Чистота (расы), депортация, чистка (этническая)… Я^*, чистота и ненависть обитают на одной территории.

Прежде чем стать деструктивной, ненависть разделяет. Мы обязаны ей первым различием между внутренним и внешним: что нравится ребенку – он проглатывает; что не нравится, он отвергает – выплевывает. Я, преследуя собственное удовольствие, интроецирует хорошее и выбрасывает плохое. «Ненавистное, чуждое Я, и внешнее, прежде всего, идентичны» (Фрейд). Ненависть создает объект^*, она объективирует его, ее парадокс состоит в том, что она позиционирует, утверждает и признает в той же мере, в какой пытается опровергнуть мнение того, в кого она метит.

Объект (частичный, тотальный, переходный)

«Она смотрит и видит – какой объект для глаз любовницы!

Ипполит распластался, безучастный и отчужденный»

(Расин, «Федра»).

Объект желания, любви или ненависти… в психоанализе это тот же объект, что и в трагедии. Независимо от того, относится ли его реальность к внешнему миру или к миру фантазма^*, он является тем, через что влечение пытается получить свое удовлетворение. Среди различных компонентов влечения^* он является самым переменчивым («Капризный обожатель тысячи разных объектов» – Расин), и это нашло свое отражение в выражении «тип женщин» (или мужчин). Все же следует определить оттенки: единичность «типа» предполагает, что за «разными объектами» проглядывает единственный объект привязанности или неприязни, откуда мы догадываемся, что главная привязанность сохраняется к первым объектам, объектам инфантильной любви. «Найти объект фактически означает найти его вновь» (Фрейд), – а за случайностью встречи угадывается сила судьбы.

«Что означает слово объект? Грудь, которую женщина обнажает» (Кинар). Женщина? Сначала первая из них, ибо грудь предшествует матери, первый объект – это частичный объект, парциальный, являющийся витальным, кормящим и сладострастным одновременно. Прежде чем разные формы сексуальности (оральная, анальная, тактильная, визуальная…) собираются под знаком Эроса, прежде чем они намечают или создают цельный, или тотальный, объект, они распространяются и возбуждают абсолютно все. Случается также, что объект на всю жизнь остается частичным, верным образу фетишиста^*, который из всего тела женщины запоминает лишь бюст, сжатый в корсете, или только лицо, на котором удерживается взгляд, которое принято называть зеркалом души и которое является представителем тотального объекта.