Гостья

Ксавьер с недоверчивым видом изучала тарелки.

– Возьмите бутерброд с икрой, – посоветовал Пьер. – Это восхитительно. Элизабет, ты принимаешь нас, как принцев.

– Она и сама одета как принцесса, – сказала Франсуаза. – Тебе невероятно идет быть шикарной.

– Это всем идет, – заметила Элизабет.

У Франсуазы вполне хватило бы средств тоже быть шикарной, если бы она только соблаговолила.

– Думаю, я попробую черную икру, – с задумчивым видом сказала Ксавьер. Она взяла бутерброд и надкусила. Пьер с Франсуазой смотрели на нее со страстным интересом.

– Как вы это находите? – спросила Франсуаза.

Сосредоточившись, Ксавьер твердо ответила:

– Это вкусно.

Оба расслабились. Тут уж стало очевидно, что малышка не виновата, если принимает себя за божество.

– Теперь ты окончательно выздоровела? – спросила Элизабет Франсуазу.

– Никогда я не была такой крепкой, – отвечала Франсуаза. – Эта болезнь заставила меня хорошенько отдохнуть, что принесло мне огромную пользу.

Она даже немного пополнела и выглядела цветущей. С подозрительным видом Элизабет смотрела, как она поглощает бутерброд с гусиной печенкой. Действительно ли в этом счастье, которое они столь грубо выставляли напоказ, не было никакой трещины?

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты показала мне твои последние полотна, – сказал Пьер. – Я так давно не видел ничего твоего. Франсуаза говорила, что ты изменила манеру.

– Я изо всех сил развиваюсь, – с насмешливым пафосом отвечала Элизабет. Ее картины: краски, нанесенные на холсты таким образом, чтобы походить на картины; свои дни она проводила, продолжая писать, дабы заставить себя поверить, что она художник, но это опять-таки было всего лишь мрачной игрой.

Она взяла одно из своих полотен, поставила его на мольберт и зажгла синюю лампу. Ну вот, это составляло часть ритуала. Она покажет им свои псевдокартины, и они станут расточать ей псевдопохвалы. Они не узнают того, что знает она: на этот раз одурачены они.

– В самом деле, это радикальная перемена! – сказал Пьер.

Он с искренним интересом рассматривал картину: то была часть испанской арены с головой быка в углу, а посреди – ружья и трупы.

– Это совсем не похоже на твой первый этюд, – сказала Франсуаза, – ты должна обязательно показать его Пьеру, чтобы он видел переход.

Элизабет достала свой «Расстрел».