Наступила страшная тишина. Она длилась, пока легкие Фейт Линдсей резко не втянули воздух, и тогда она широко открыла рот и закричала. Из глаз у нее хлынули слезы, красные от крови.
Преподобный Бертон стоял и смотрел на мертвую девочку. Он сделал глубокий вдох и качнул головой из стороны в сторону, как будто хотел очистить ум и яснее видеть. А может, подумала Ларк, он растянул мышцы в шее, когда убивал Робин. Она пыталась заговорить, закричать, завизжать, взорваться проклятиями, но обнаружила, что голос у нее пропал и из горла вырывается лишь яростный клокочущий хрип.
— Замолчи, — сказал он Фейт. Она не замолчала, и тогда он громко приказал: — Заткнись!
Но она не затихала — может быть, просто не могла. Преподобный Бертон вернулся к столу, взял горсть кукурузного хлеба и стал запихивать ей в рот, пока она не подавилась и не стала задыхаться. Ее ярко-голубые глаза, расширившиеся так, что казалось, вот-вот лопнут, пристально смотрели на него не мигая, а грудь медленно поднималась и опускалась.
— Так-то лучше, — сказал он.
Его голова повернулась. Взгляд его нашел Ларк, которая вновь обрела голос, но теперь это был судорожный стон. Обеими руками она вцепилась в стул, как будто его дубовые ножки были стенами мощной крепости.
Преподобный потер лоб пяткой правой ладони.
— Не думай обо мне плохо, — сказал он, подошел к телу Аарона и, наступив сапогом ему на грудь, вытащил нож.
Он вытер его одной из красивых салфеток. Затем придвинул стул, сел на свое место во главе стола, отрезал себе кусок окорока, положил ложкой на тарелку печеное яблоко и порцию бобов и принялся есть.
Фейт молчала и продолжала смотреть — теперь просто на дальнюю стену. Ларк по-прежнему держалась за стул, костяшки ее пальцев побелели. Она не двигалась. Ей в голову пришла безумная мысль, что если она не будет шевелиться, то он не увидит ее и вскоре вообще забудет о ее присутствии.
Он дожевал кусочек окорока и облизал пальцы.
— Вас когда-нибудь донимала муха? — спросил он, разрезая печеное яблоко.
Услышав его голос, Ларк подпрыгнула. Вот, не смогла остаться невидимкой, подумала она, какая же я глупая и слабая. Не сдержавшись, она беззвучно заплакала.
— Большая такая зеленая муха, из тех, что жужжат и жужжат над головой, пока тебе не станет совсем невыносимо и ты уже не можешь допустить, чтобы она прожила еще хоть минуту. Еще хоть секунду, — поправился он, отправив в рот очередной кусочек. — И ты думаешь: «Сейчас убью эту муху». Да, убью. А если это не получится сразу, я оторву ей крылья, а потом уж ее раздавлю: не люблю, когда надо мной издеваются. Потом ты наблюдаешь за мухой. Она может летать медленно, или быстро, или очень быстро, но вскоре ты определяешь ее траекторию, характер. У всего живого есть свой характер. Ты видишь, как она летает, и на один шаг — на один быстрый круг ее полета — опережаешь ее, и вот, готово. — Для пущей убедительности он стукнул ложкой по столу. — Муха убита. С людьми все обстоит почти так же.
Он потянулся за кукурузным хлебом, помолчал, прислушиваясь к плачу Ларк, и продолжил свой одинокий пир.
— Ненавижу мух. Скоро они сюда налетят. И ничем их не остановишь.
— Вы не… — Ларк вроде бы не собиралась говорить, но вдруг заговорила. Слова едва выталкивались, у нее перехватило горло. — Вы не… Вы не…
— Да, я не настоящий священник, — признался он, едва заметно пожав плечами. — Но если бы я пришел к вам и заявил с порога: «Доброе утро, я убийца», чего бы я тогда достиг?
— Зачем вы… — Сможет ли она теперь когда-нибудь хоть одну фразу произнести целиком? Внутри ее все кричало, но она едва смогла прошептать: — Зачем вы это сделали?
— Захотел — и сделал. Ларк. Красивое имя. Когда я был маленьким, на дереве рядом с нашим домом было гнездо жаворонков[10].
ebooksa