Мы лучше

– Я открыт, как книга, – с ухмылкой сказал он.

– Тебе смешно… Ты даже не представляешь, что ты сделал и как ты разочаровал меня!

– Я делал свою работу, я делал её хорошо. Если тот человек пришел из будущего, то почему бы не использовать его знания во благо и сделать наш мир чуточку лучше? Так что, если не потерять этот шанс, то я считаю, что сделал все правильно.

– Скажи мне, ты сделал это, потому что и правда хотел помочь людям, или ты просто преследовал цель увековечить свое имя, показав личное превосходство над другими? Конечно, прости, но ты – не филантроп, и не твоя черта добродетельность, как и сочувствие, и в некоторой степени даже эмпатия. Для тебя успехи в работе были всегда важней коллектива и желания стать частью некой семьи. Не забывай, я тебя знаю Бенджамин, ты всегда стремился к тому, чтобы сделать то, чего никто не может, ибо так ты докажешь сам себе и всем вокруг, что ты лучше всех нас. Правда, это не попытка доминирования или властвования, а простые комплексы, которые ты скрывал всегда, не так превосходно, как тебе казалось.

– К чему эти слова, Кристофер?

– К тому, что я не понимаю, почему ты так яро защищаешь Людвига? Ты сделал свою работу, теперь ты – звезда, первый человек, чьи руки и ум создали рабочую, пусть и не до конца, но все же машину времени. Зная тебя, я был уверен, насколько тебе будет плевать на последствия, главное, чтобы памятник был повыше.

– Вот, значит, какое мнение обо мне? – Бенджамин спросил, словно сам у себя.

– Это не только мое мнение…

– Я понял, – сказал он после небольших раздумий, – все вы думаете: раз я привел сюда Людвига, то я буду на его стороне, против всех, ведь он, своего рода, мое создание? Это смешно, – сказал он легкомысленно, – я не хочу, чтобы мои труды были использованы во вред чего‑либо или кого‑либо, ведь ты был прав, мне важно мое имя, и я не хочу, чтобы меня проклинали за то, что я создал – не такой уж я и безответственный, верно? Иначе я разве уговаривал бы вас поступать разумно?

Кристофер молча смотрел на него, видя ответный взгляд человека, который имеет куда более серьезное отношение к происходящему, чем некоторое время назад. Он сидел ровно, уверенно, руки его смиренно и без движений лежали на столе.

– Тебя выпускают из‑под стражи, как минимум на время, требующееся для разрешения созданной тобой ситуации, считай это своим шансом.

– Знаешь… – по‑дружески начал Бенджамин, удивив Кристофера, – я давно этого не говорил, а, может, и не говорил и вовсе, но лучше сейчас, пока мы не вышли за эту дверь. Я хочу сказать спасибо. За то, какие возможности ты смог мне дать, увидев во мне потенциал, да что уж там, поверив в меня. Я знаю, насколько был нестерпим зачастую, но именно с тобой, я был честен, всегда. Я уважал тебя всегда, как друга и коллегу, как… наставника, которого у меня никогда не было, потому что ты был честен со мной, говорил на равных и… ну, ты понял. Последнее чего я хотел бы – это навредить тебе и кому бы то ни было, но я стараюсь делать все правильно. И хочу, чтобы ты услышал это от меня, сейчас. Ты – считай, моя семья, которой никогда и не было толком, и я благодарю тебя за все, что ты делал для меня. Возможно, ты был единственным, кто что‑то во мне разглядел, а я не понимал этого и относился не всегда уважительно, за это прошу прощения. Стоило это все раньше сказать, но лучше поздно, чем никогда, а я, как ты видишь, слегка отстал во многих сферах жизни, так что, я разочарован в себе не меньше твоего, а то и больше. Спасибо, что указываешь на это, что тебе не наплевать.

Кристофер не сводил с Бенджамина взгляда, открыто выражавшего замешательство, но с приятными нотками гордости, которые ему бы хотелось показать человеку, настолько разоткровенничавшемуся, насколько это было возможно в его представлении. Почти с самого знакомства, Кристофер относился к нему чуть внимательней и с большим любопытством, нежели к другим подчиненным, причем, большинство из которых действительно заслуживали внимания и поощрения, но именно сирота, одинокий и практически чужой в любом месте и времени, привлек его внимание. Возможно, как думал он не единожды, вызвано подобное замещением потери, чем‑то общим между ним и Бенджамином. Кристофер курировал многие проекты, но этот ему всегда казался невозможным. Весь труд Бенджамина был бы потрачен впустую с точки зрения науки и открытий ЦРТ, по мнению Кристофера, но он не мог не дать ему шанс, веря, что создание подобного будет инструментом во взрослении, и неким способом ему самому, шансом ухватится за нечто такое, позволяющее пережить личную трагедию. Данное решение было непрофессионально, он понимал это, но соблазн окунуться в мир фантазии, где появилась идея самого механизма, притягивал его именно тем, что не позволяло ему стоять на месте, боясь смотреть вперед, ведь позади были те события, боль от которых была всегда с ним… Он видел, как изменился Бенджамин – за какие‑то пару часов тот, кто был во много младше него, смог преодолеть самого себя, чего Кристофер не добился за долгие годы. Сейчас, когда проект достиг своего апогея, его протеже, практически приемный сын, все же смог сделать большой шаг вперед, отпустив, наконец, прошлое и начав новый этап жизни, разделил ее на «до» и «после». Кристофер же, переживший сложнейший этап, так и остался при своем…. На него данный инцидент отразился в противоположность тому, как это повлияло на Бенджамина, и за истинной гордостью, последовало жгучее разочарование от себя.

11

При просмотре видеозаписи разговора между Артуром и Людвигом, Итан лишился дара речи. Игнорируя все вокруг, создав пустоту вокруг себя ради концентрации, осталось только одно – близость разгадки. Простой, на первый взгляд, диалог между интервьюером и интервьюируемым не давал ему покоя из‑за простейшего человеческого свойства, на основе которого и было построено это место, и это – любопытство.

– Я хочу поговорить с ним, – тон, который не подразумевает отказа, привлек внимание всех, включая прибывших Кристофера и Бенджамина.

– Забудем, что он просил твоего непосредственного участия. Что ты можешь мне сказать насчет него сейчас? – Не сразу спросил Конлон.

– С ним что‑то не так, – твердо произнес он в ответ.

– Мы все будем видеть и писать, ты же понимаешь? – Итан кивнул головой в согласие, и, слегка взведенный, пошел к допросной, за ним последовала Майя, показывая остальным, что поговорит с ним, и прося дать им пару минут.

– Что с тобой? – Спросила она, как только догнала. Они встали у допросной. Он смотрел на Людвига, а она пыталась привлечь его внимание, видя его погруженность в мысли, – я понимаю, для тебя, как и для всех нас, подобное невообразимо. Я сама была не в себе, когда Конлон мне рассказал, хотя до сих пор не знаю, как относится к этому… Итан, ты закрываешься, я вижу это потому, что знаю тебя, следовательно, я права, и жду от тебя…