— И чего орать так-то? — шикнул он.
Хванге понимающе закивал, и с ходу придумал душещипательную историю о больном деде и уехавшем отце. Дескать, учится у него здесь брат. Деду совсем худо стало. Вот мальчик и прибежал предупредить брата, а то из слуг остались лишь старуха слепая, да вдова глухая. Врал он складно. Так складно, что все трое парней расчувствовались и предложили помощь, так как знали о лазе. Пролезли сами, помогли мальчику. Потом, пряча за своими спинами, довели до общежития, где жили первогодки. Один из них убежал за Чжонку, а Хванге благодарил Небеса за то, что парни эти — провинциалы, а потому не знают, что у Чжонку дед — министр финансов этой страны, а отец — капитан магистрата, и никаких братьев и в помине нет. Эти деревенские дворяне просто поверили на слово.
Чжонку прибежал, запыхавшись. Он смотрел на Хванге сверху-вниз, жадно слушал, а кулаки сжимались сами собой.
Студентам Сонгюнгвана было строго-настрого запрещено покидать академию. Домой они могли пойти только два раза в месяц и обязаны были вернуться в положенное время. За нарушение этого закона студента отчисляли, не взирая на его фамилию и род. Даже король утрачивал власть, переступая порог Сонгюнгвана[3]. Но молодость безрассудна. А уж опьяненная любовью и подавно. Чжонку подсадил Хванге, а затем сам перемахнул высоченный забор и бросился бежать. Девятилетний мальчик безнадежно отставал, и Чжонку, жалея малыша возвращался.
— Беги, хён! Беги! — наказал тяжело дышавший Хванге. — Ведь ее, правда, отдадут в этот дом…
И Чжонку рванул птицей. Он не чувствовал ни ног под собой, ни земли, по которой бежал. Ему показалось долгим огибать таверны, поэтому он перемахнул низкую изгородь, пролетел через двор, забитый людьми, и вновь перепрыгнул через забор в противоположной стороне двора под раздосадованные вопли хозяйки. Что ему эти вопли? Успеть бы!
С того момента, как Сонъи объявила о своем решении и мать, не откладывая на потом, ушла со слугами на рынок, чтоб купить все необходимое для ложной свадьбы[4], стало страшно. Страх душил. Как только она покинет этот дом, который за минувшие месяцы стал родным, все будет по-другому: чужой дом, чужие порядки, чужой мужчина, который станет ее мужчиной. Девушка плакала и боялась, что мать узнает о ее слезах, расстроится, будет корить себя. От понимания всего этого на душе становилось еще тоскливее. И тут Сонъи услышала быстрые тяжелые шаги за стеной своей комнаты. Шаги были стремительные и какие-то неизбежные, словно… Она приподнялась на локте, как раз в тот момент, когда дверь распахнулась. Девушка вздрогнула и обомлела. На пороге в студенческой униформе Сонгюнгвана стоял взмыленный Чжонку. Он тяжело дышал, пот бежал по лицу, а взгляд горящих глаз обжигал девушку, сидящей на тюфяке. Сердце бешено заколотилось, а слезы побежали по щекам с удвоенной силой. Чжонку шагнул в комнату, закрыл плотно дверь и стремительно подошел к плачущей девушке.
Он опустился перед ней на колени, положил свои туфли, которые не рискнул оставить у входа, так как понимал: мужчина не имеет права переступать порог комнаты незамужней девушки, (даже отец не входит в покои дочери, если она не больна). Юноша смотрел на Сонъи, которая плакала от стыда, уткнувшись лицом в подтянутые к груди колени. Пока он бежал, придумал речь, но, увидев девушку в таком состоянии, растерялся. Сжимал кулаки, смотрел на плечи, вздрагивающие в безудержном плаче, и не знал, что делать. И неизвестно, сколько бы они так еще просидели, если бы с улицы не раздался крик караулившего Хванге:
— О, матушка, вы уже вернулись?
— Где твоя сестра? — донеся голос госпожи.
— Она… в своей комнате, должно быть…
Елень ничего не ответила, но во дворе раздались шаги. Сонъи с ужасом уставилась на закрытое окно, к которому подходила мать, а рядом — на расстоянии вытянутой руки — сидел сбежавший из академии Чжонку. И что было страшнее — что у нее в комнате мужчина или что юноша самовольно покинул Сонгюнгван — она не знала. Взвилась на ноги, схватила Чжонку за жилистые руки и затащила его за ширму, а сама с проворностью белки юркнула под одеяло, повернулась к дверям спиной и замерла в тот самый момент, когда двери открылись. Увидев спящую Сонъи, Елень вздохнула, постояла на пороге, не зная, что предпринять, а потом очень осторожно закрыла дверь и тихо вышла из дома.
— Хванге, не буди сестру. Ей сейчас непросто, она, видать, всю ночь не спала, — наказала мать сыну и ушла.
Сонъи поднялась, обогнула ширму. Чжонку так и стоял, держа туфли в руках. Он возвышался над девушкой больше, чем на пядь. Видел, как осунулось прекрасное лицо, как поблекли глаза, словно из них вычерпали радость. Видел, как дрожали мокрые ресницы. Видел, как несчастная комкает в кулачках чиму, не в силах справиться с ситуацией, и собственная душа стонала и плакала.
— Вам… вам надо идти, молодой господин. А если вас в Сонгюнгване хватятся? — проговорила Сонъи, так и не поднимая глаз.
— Вы… правда… уйдете в тот дом? — выдавил Чжонку.
Сонъи еще ниже опустила голову, всхлипнула, и из глаз часто-часто закапали слезы.
— Не терзайте хоть вы мое сердце, молодой господин!
И в этой фразе было столько всего, что у Чжонку качнулся пол перед глазами. Неотвратимостью, неизбежностью и безнадежностью веяло от них. Сонъи больше не в силах стоять рядом с Чжонку, отвернулась, решив уйти. Юноша увидел затылок, от которого вниз по спине спускалась коса — доказательство девичества, (а в новом доме косу сменит пучок со шпилькой), и, не понимая, не осознавая до конца, лишь ощущая необходимость именно в этом действии, шагнул к девушке. Туфли упали, а он обхватил Сонъи обеими руками и прижал к себе. Девушка охнула и замерла, чувствуя острое горячее дыхание на шее и затылке, чувствуя лишь силу мужских объятий.
ebooksa