Рыжая девушка, полузакрыв глаза, сонно и сладострастно улыбается мне, и я воспринимаю это как разрешение подняться наверх. И близко не понимаю, что происходит в этом доме, а доносящаяся сверху какофония становится все громче. Поднимаюсь и вижу комнату, освещенную одной висящей на потолке лампочкой без абажура. В комнате стоит что-то из мебели, на которую надеты белые чехлы, отчего она становятся похожей на привидения. В целях звукоизоляции окна закрыты картонными коробками. В углу комнаты высокий американец сидит за внушительной барабанной установкой. Он мрачно улыбается мне и продолжает играть, словно стреляет из пулемета. Длинной и мускулистой рукой лупит по малому барабану, тарелки звучат, словно хлопок длинного бича. Хай-хэт раскачивается из стороны в сторону, а ногой он давит на педаль, и от ударов в большой барабан комната трясется, словно от звуков пневматического отбойного молотка. Если американец устроил это шоу для меня, то, без сомнения, произвел большое впечатление. Стюарт Коупленд играет с животной грацией и страстью. Если Ронни берет продвинутой техникой игры и разными приемами, то Стюарт как барабанщик представляет собой сгусток неиссякаемой энергии. Он некоторое время играет, потом в виде приветствия выбивает дробь на тамтаме и встает.
«Привет! Ты давно в городе?» – спрашивает он, сильно сжимая мою ладонь в своей.
«Уже несколько дней», – небрежно отвечаю я, стараясь прийти в себя после его медвежьего рукопожатия.
«Бери бас, давай сыграем».
«А жильцов снизу мы не побеспокоим?» – интересуюсь я.
«Не, это мой брат Иэн и Соня. Они не против».
Я понимаю, что рыжеволосая девушка этажом ниже – это солистка Curved Air Соня Кристина. В начале 1970-х она пела в этом арт-рок-коллективе. Один раз я даже видел группу, которая разогревала на концерте Who. Curved Air играли на электрических скрипках и гитарах, группа исполняла психоделический поп, фолк-рок с проигрышами, похожими на Вивальди, чтобы, как мне кажется, показать свое музыкальное образование. Соня – красавица, непостижимая инопланетянка, и я думаю о том, что обязательно нужно будет с ней пообщаться.
«А твой брат играет на басу?» – спрашиваю я, пытаясь выяснить ситуацию до того, как начну играть.
Стюарт моментально понимает, к чему я клоню. «О, нет! Он – агент, просто любит побренчать в свободное время. – И потом доверительно, как бы только между нами, добавляет: – Он сильно изменился после службы во Вьетнаме. Вернулся совершенно другим человеком. Вот только сейчас начинает потихоньку вылезать из своего кокона».
Я вежливо киваю, вспоминая психонавта на нижем этаже и пытаясь представить себе, каким же он был, когда находился внутри своего кокона.
Я беру в руки бас, но не очень понимаю, что сейчас происходит – джем или прослушивание, а может, и то и другое разом.
«А кто та другая дама?» – интересуюсь я.
«Это Джордж. Даже и не спрашивай, – отвечает мой новый приятель, закатывая глаза. – Что будем играть?»
«То, что ты играл, когда я пришел, по-моему, звучало отлично», – говорю я, подключая инструмент.
Он снова начинает играть, словно строчит из пулемета. Я подыгрываю, размышляя о том, чем может закончиться эта авантюра. Понеслось – он стучит как заведенный, а звуки моего баса извиваются, словно питон, пробирающийся через ритм джунглей и звон тарелок.
С самой первой секунды становится понятно, что у нас с ним что-то складывается, между нами возникает взаимопонимание, связь и напряжение между амфетаминовым пульсом его бочки и раскатистым звуком баса. Мы, словно два танцора, нашедших неожиданную взаимную гармонию, два любовника, вошедшие в ритм страсти, или гребцы на байдарке, дружно гребущие по быстрой реке. Такое понимание между музыкантами встречается далеко не часто, и я вскоре осознаю, что этот парень – лучший барабанщик, с которым мне когда-либо приходилось работать. Я слышу, что он меняет ритм так же легко, как могут вывалиться плохо закрепленные чемоданы из багажника на крыше стремительно несущегося автомобиля. Я понимаю, что та музыка, которую мы с ним сыграем, будет настоящим ураганом, она не будет мягкой и нежной, это будет волшебное таинственное путешествие в космос и обратно.
Мы играем больше часа и заканчиваем джем-сейшн раскрасневшиеся, утомленные и возбужденные, как два любовника, только что закончившие заниматься сексом. Ни один из нас не понимает, что делать дальше. Он начинает говорить о Хендриксе и группе Cream, о том, что уже давно хочет играть в составе трио. О том, как в трио на каждом музыканте лежит больше ответственности, чем на его коллегах в группах с большим количеством людей, и о том, как он ценит эту ответственность, и о том, что меньше – это больше. Американец говорит, что настоящее искусство требует ограничений, импровизации, инноваций и творческого подхода к решению проблем. Он говорит так же быстро, как играет на барабанах. Рассказывает мне, что его вдохновило движение панков и что ему нравится, как эти музыканты без образования отказались от технических приблуд и длинных и сложных соло ради драйва и чистой энергии. Американец говорит, что хотел бы стать частью этой сцены, которой суждено смести все на своем пути, как цунами. Я вежливо не напоминаю ему, что группа, в которой он сейчас играет, является полной противоположностью того, о чем он мне только что рассказывал. Ведь его группа – это апогей хиппизма, а прекрасная Соня Кристина с ее длинными волосами – девочка с плаката ушедших времен. Американец в свою очередь тактично не упоминает, что я играю в группе провинциальных музыкантов довольно непопулярную и неактуальную музыку.
Судя по разговору, мы планируем создать панк-группу. В этих планах фонит что-то неискреннее, но при этом маняще бунтарское. Я готов пойти по уже проторенному панками пути. Панки пробили брешь в стене неприступной крепости современного шоу-бизнеса, и методы и цели панк-движения нас со Стюартом совершенно устраивают. Он хочет назвать группу The Police. Мне это название совершенно не нравится, но я не возражаю. Он ставит мне кассету с парой своих домашних демо. Это панковские песни, в плане текстов и музыки они простецкие и, как по мне, проходные, но в них есть американский дух – ощущение, что все возможно и нет ничего недостижимого. Потом он показывает мне посвященную ему статейку в Sounds. На фотографии в журнале он изображен сидящим за огромной барабанной установкой, и приводится цитата из письма поклонника со словами: «Кто этот новый классный барабанщик в группе Curved Air и на каком оборудовании он играет?» В статье перечислены музыкальные достижения Стюарта и написано, что он играет на барабанах фирмы Tama.
«А ты знаешь имя фаната, который написал это письмо? – спрашивает американец. Я не успеваю и пикнуть, как он, широко улыбаясь, продолжает: – Это я сам. И фото в журнал я отправил. Благодаря этой статье я бесплатно получил барабанную установку Tama».
Меня поражает его смелость вперемешку с наглостью. Он добился того, чего хотел, с этим не поспоришь. Тогда я впервые наблюдал то, что позднее, узнав его родственников, оказалось семейной чертой клана Коуплендов. Эти парни умели заниматься саморекламой, их умения позже пригодились и мне. По иронии судьбы в этом номере Sounds оказывается написанная Филом Сатклиффом статья и про Last Exit. Статья занимает три страницы и называется «Добиться успеха» (Making It). Текст хорошо написан, нормальная рецензия, но в заголовке чувствуется ирония, потому что в статье речь идет о том, как сложно провинциальной группе добиться успеха в музыкальном бизнесе. По сравнению с динамитом самоуверенности и самопиара Стюарта, статья о нас кажется отсыревшим за дождливую ночь фейерверком.
ebooksa