– Леонтий, – Коган остановил проходившего мимо Вихора. – Твой сын толковый командир, я не сомневаюсь в этом. Но немцы могут быть со всех сторон. Надо организовать наблюдение с юго-запада. Эти силы, что подошли с севера и северо-запада, могут быть только отвлекающими. Возможно, они часть кольца, которое замкнут вокруг отряда. А основная сила, егеря, может атаковать скрытно с юго-запада. Они могут пробраться через лес.
– Бурун! – Вихор окликнул крупного парня, катившего бочку с горючим. – Пойдешь с ним! Если увидите немцев, открывайте огонь. Я сразу, как только услышу стрельбу, пришлю вам помощь.
Коган сунул за пазуху несколько запасных магазинов к автомату и, кивнув напарнику, побежал. Метров через сто они перешли на шаг и стали двигаться осторожно. Если немцы решили окружить отряд и напасть с той стороны тоже, то они уже близко. Заметив впереди небольшое возвышение, Коган повел туда своего напарника.
– Если фашисты здесь, на возвышении легче обороняться, да и мы их раньше увидим, чем здесь. Займи позицию метрах в двадцати от меня и не шевелись. Только наблюдай. Не выдай себя раньше времени!
Прошло не менее часа, но немцы не показывались. Не слышно было стрельбы и с других направлений. Может, случайность, может, просто немецкая колонна остановилась возле леса на отдых или по другой причине. Борис лежал и слушал, вглядывался в пространство между деревьями. Чувство досады одолевало его. «Глупо оказаться с националистами в ловушке и с ними вместе погибнуть. Задание не будет выполнено, дело свое не сделаем. Хотя кроме меня еще трое. Уж кто-то из нас добьется успеха, получит полезную для наших частей информацию. Ладно, чего сокрушаться и горевать. Как получилось, так и получилось. Главное теперь, подороже продать свою жизнь. А уж потом наши органы разберутся, что к чему».
Но бой так и не начинался. Прошло еще не менее часа, как к Когану подполз боец из отряда и велел бежать что есть силы к Леонтию. Немцы от леса ушли. Видать, это и правда случайные подразделения сделали временную остановку возле леса. Теперь они все убрались. Борис поспешил назад, в лагерь. И еще издали услышал шум голосов. В лагере не просто стоял шум и гам, там не просто спорили, там готовы были хвататься за оружие и бить друг друга. И, наверное, начали бы, если бы Коган чуть-чуть опоздал.
Крики стояли, как на новгородских вече, какими их себе представлял Коган. Люди, потерявшие кто семью, кто друзей, кто близких, эти люди не один месяц сидели в лесах и не сражались. Времена боев с гитлеровцами канули в прошлое. И когда Коган вбежал на поляну, то увидел дикую картину. Леонтия держали трое дюжих парней, не давая ему выхватить из кобуры пистолет. Его сына держали двое других, приставив к его горлу дуло пистолета. Лагерь шумел, явно разделившись на две части.
– Вы что, сдурели! – заорал Коган, на всякий случай держа автомат двумя руками так, чтобы быть готовым стрелять из него. – Эй, бойцы, патриоты, спасители отечества. Вы что удумали? Друг друга перебить? Чтобы фашистам было в радость? Так они вам еще и медали за это дадут. Ну, кто хочет медаль от фашистов за то, что убил своего друга, брата, командира? Ну, назовитесь, а я вас запомню!
– А ты кто таков, чтобы учить нас и стыдить?! Ты вместе с Леонтием пришел, и мы тебя знать не знаем! – Люди галдели, но накал заметно спал, и это Борису уже понравилось.
Коган повернулся лицом к тем, кто держал под дулом Петро, и рявкнул так, что в лесу замолчали птицы:
– А ну убрали руки от своего командира, сосунки! Отпустите, я сказал!
Рука Когана как бы невзначай навела автомат на этих людей, и их хватка заметно ослабела. Вот и Петро наконец рванулся, освобождаясь из чужих рук. Он даже не посмотрел на тех, кто его удерживал, и ринулся к отцу. Два бугая перестали держать Леонтия, с облегчением поняв, что стрельбы, кажется, не будет.
– Из-за чего сыр-бор?! – продолжал кричать Коган, приближаясь то к одному оуновцу, то к другому и заглядывая каждому в глаза. – Меня вы не знаете? Откуда появился, не знаете? Оттуда же, где полегли два десятка ребят Леонтия. Последних, кого он пытался вывести из города. Рассказать вам, как мы там дрались, как унесли товарища на себе и не донесли?
– Вот это и пугает, что ты там был, все погибли, а ты живой, – с усмешкой буркнул кто-то из-за спин.
– Вот так и говори. Стоишь за чужими спинами, пряча лицо, – громко отметил Коган. – Из-за чужих спин легко говорить, за чужими спинами легко прятаться во время боя. Да если бы я был предателем или засланным к вам, вас бы уже никого в живых не было. А я пришел, не испугался и не спрятался за чужими спинами. Я столько протопал сюда из самой Польши, чтобы сражаться с вами, помогать вам, что никому из вас и не снилось. Поймите, дураки, что ваша вражда внутри отряда на руку врагам, и только врагам. Врагам Украины. Вы тут побьете друг друга, а им легче будет вашу Родину к рукам прибрать. Вы этого хотите? Да вам надо понять, кто ваш враг на самом деле, кто вашими руками жар загребает. А я знаю, я из самого штаба пришел и знаю, кто там всем заправляет. Разойдитесь! Посидите у костра с теми, кому верите, поразмышляйте, по сторонам посмотрите и вспомните все, что творится на Украине за последние годы! И вы сами найдете ответ на свои вопросы. И не друг с другом вам надо биться, а с другими. Дураки!
Коган повернулся и пошел в землянку, которую выделил им с Леонтием Петро. Ждать пришлось недолго. Вошли Вихор и еще два оуновца, которых Борис раньше не замечал. Потом вошел парень из группы, с которой они выбирались ночью из Харькова. Все стали молча рассаживаться по лежанкам и лавкам. Закуривали, с угрюмым видом молчали. Последним пришел Петро с двумя помощниками. Сын сел возле отца и, положив ему руку на плечо, сжал его.
– Мне стыдно как командиру, мне стыдно как сыну, потому что я допустил то, что какие-то негодяи стали целиться в моего отца. – Петро опустил голову и замотал ею. Его русый чуб замотался из стороны в сторону. – Обидно, что те бойцы, кому я верил, кто верил мне и кто вышел из повиновения, подняли руку на командира, приказывать пришлось чужаку, кого они и не знают, но который сумел найти нужные слова. Спасибо, Борис! Если бы ты не охладил их пыл, стрельба бы началась большая.
– А знаете почему? – неожиданно для всех спокойно спросил Коган. – Потому что вы сами не нашли ответов на мучающие вас вопросы. Вот вы пришли сейчас к командиру, руководители, лидеры вашего отряда, а среди вас нет согласия. Как вы людей в бой поведете, как на смерть поведете, если сами не решили еще, за что, за кого, ради чего?!
– За Украину, – буркнул один из оуновцев.
– Да кто сомневается-то, если вы все украинцы! – взорвался Коган. – Каждый человек сражается, готов умереть за свою семью, за свой дом, за близких людей, за свое село, любимый город. И за свою родину. Да, за Украину, потому что вы все отсюда родом, с этой земли. За что вам еще сражаться? Только вы себе ответьте еще на один вопрос: а за что сражаются, за что готовы умереть ваши братья-оуновцы, сторонники фракции Степана Бандеры? «Бандеровцы» не за Украину сражаются, они что, не хотят ее независимости? Хотят. Так почему они нас той ночью бросили и ушли? А ну-ка, назовите мне кто-нибудь, когда вы последний раз сражались с ними вместе, плечом к плечу? Когда вообще отряды «бандеровцев» сражались с немцами? Не помните. А когда вообще сражались? Ах да, до сорок второго года вырезали польские села и поляков. Аж Гитлер возмутился: «Для чего это я дал разрешение на формирование батальона «Нахтигаль»! Чтобы Степан Бандера мстил полякам за то, что они его арестовали и в лагерь посадили?» Для чего Бандера внес раскол в ряды нашей организации? Чтобы в первую очередь преследовать свои интересы. Да он даже никогда не был украинцем и не жил на Украине, не был гражданином ее ни в какие годы, как она тогда ни называлась.