– Нет, – отрицательно качнул головой Хольмен. – Англичане. Это их коммандос, большая группа. Цель – взорвать цех по производству тяжелой воды. Это завод «Норск-Гидро» в Веморке. Сейчас на заводе большое количество этой тяжелой воды. Она нужна немцам для создания страшного оружия. Нужно уничтожить. Любой ценой.
– Как они будут высаживаться?
Шелестов покрутил головой по сторонам. Ветер склонял верхушки елей и сосен, снизу, со стороны фьорда, слышался шум прибоя.
– Специально выбирали такую погоду, чтобы высадка прошла незаметно, – как-то не очень уверенно заявил норвежец. – Я не знаю, мне тоже кажется, что это опасная затея. Высадка будет проходить с помощью планеров. Их сбросят над Норвежским морем английские бомбардировщики.
Они лежали втроем, прижавшись для тепла друг к другу на еловых ветках, и ждали. Хольмен сжимал руку в том месте, где была рана, и морщился от боли. Прошло не менее часа в полном молчании. Ветер трепал деревья, гул шторма, а особенно заунывный звук колокола просто изводили, действуя на нервы.
Шелестов первым увидел планеры. Он насчитал шесть длиннокрылых машин, которые шли низко, слишком низко под нависшими угрюмыми облаками.
– Они? – Максим толкнул плечом норвежца, но вспомнив, что у того больная рука, чуть отодвинулся. – Улаф, это они?
Партизан только кивнул. Шелестов обратил внимание, сколько боли и скорби в глазах этого молодого еще человека, на которого война навалила столько ответственности. Сколько погибло его товарищей, сколько смертей только из-за того, чтобы благополучно совершилась эта высадка. Хольмен что-то шептал – не разобрать, молитва это или брань.
Шелестов и Сосновский, не отрываясь, смотрели на планеры. Они шли со стороны моря, уже миновав береговую линию. Здесь, над землей, вихревые потоки уже были другими, по-другому вел себя ветер, и планеры плохо слушались пилотов.
Вот один планер уклонился вправо, попытался поймать восходящий поток, но его порывом свалило на крыло. Пилот резко опустил вниз нос, затем сделал попытку на скорости снова поднять непослушную машину. В голове уже ничего не было, только напряжение, которое повисло в воздухе, под мрачными тучами, над неприветливыми злыми скалами. И только бум… бум… бум… Тревожный колокол выматывал нервы, вытягивал жилы и бил, бил, заставляя сжиматься в тревоге сердце.
Планер не сумел набрать высоту, он рухнул на землю: разлетелись по скалам осколки корпуса, нелепо взметнулось вверх крыло и накрыло место трагедии. Только снежная пыль полетела во все стороны, укутывая, как погребальным саваном, тела погибших десантников. Оставшиеся машины попытались встать в круг над местом высадки. Их подбрасывало и валило к земле.
Еще один планер пошел на посадку в сторону озера. Но, не долетев до ровной поверхности льда, потерял высоту и, зацепившись днищем за острые скалы, на большой скорости опрокинулся. Шелестов хорошо видел, как детали корпуса разбрасало по отвесной стене, как тела десантников полетели в пропасть.
– Нет, нет! – кричал Хольмен и бил раненой рукой по снегу, не чувствуя боли.
Третий планер не смог найти восходящий поток и тяжело рухнул на лес. Ломкие вершины елей с треском раскрошились от удара, корпус планера лопнул и разлетелся на куски. А похоронный колокол все бил и бил, провожая живых на смерть. И никакого выхода у них не было. У планера нет мотора, он ничего не может, только планировать, только опираться крыльями на воздушный поток. Но если крылья не находят опоры, он падает. И они падали. Один за другим валились на деревья, на скалы, калеча и убивая людей, которые находились внутри.
А потом все закончилось. И даже перестал бить колокол. Хольмен стал подниматься на ноги. Сосновский вскочил и помог норвежцу. Партизан медленно стащил с головы шапку и смотрел на место трагедии. Он что-то прошептал. Шелестов вопросительно посмотрел на Михаила. Тот перевел:
– Там было почти сорок человек…
А внизу по серпантину горной дороги уже ползли немецкие колонны с солдатами, рвались с поводков злобные, натасканные на поиск людей псы. На вершине тоже показались цепи немецких солдат, которые прочесывали местность и выходили к местам падения планеров.
Глава 7
Мэрит уходила каждый день. Иногда она возвращалась через несколько часов, иногда только поздно вечером. Сегодня она не вернулась, и Буторин не находил себе места. Старая Сигни успокаивала русского друга:
– С ней ничего не случится. Места здесь безлюдные, нацисты сюда не забираются, да и нечего им делать здесь. Моя внучка очень осторожная и умная девочка. Она вернется.