– Не надо, не надо. Лежи, сын мой! – Густав Борген подошел к кровати. – Я проводил доктора. Он сказал, что твоя рана не опасна. Заживление идет как надо. У тебя сильный организм, Улаф, но тебе нужно лежать.
– А доктор не приведет немцев, пастор? Вы уверены в нем?
– Людям нужно верить, – улыбнулся Борген. – Недоверие источает душу, наполняет ее желчью. А доверие и любовь наполняют душу солнечным светом.
– Расскажите это тем моим товарищам, что остались в районе Квиннгерада. И про доверие, и про солнечный свет. Они погибли, чтобы спасти других. Нас кто-то предал, пастор. Другой причины этой трагедии просто не существует. Вот поэтому я и спрашиваю, верный ли человек ваш доктор?
– Ему можно верить. Он ведь еще и тюремный врач. Помогает арестованным и заключенным. Тем, кого пытают нацисты. Он помогает тем, кому может помочь. Хоть немного.
– Хорошо, пастор. Пусть будет по-вашему. Вы верите доктору, я верю вам. Другого выхода у меня нет, кроме как положиться на ваше слово…
– …и на промысел Божий, – подсказал пастор. – Все в руках Господа нашего. Он не шлет испытаний больше тех, что мы в силах вынести. А они, эти испытания, призваны укреплять наш дух и веру в него. Но я пришел не за этим, Улаф. Он рассказал о судьбе тех немногих, кто остался жив, кто пытался высадиться на планерах.
– Что? – Хольмен хотел было вскочить с кровати, но голова у него закружилась, и он снова упал на подушку. – Что он рассказал?
Пастор подошел к окну, постоял немного, глядя на заснеженную улицу, потом начал пересказывать то, что узнал от доктора. Нацисты привезли несколько человек в тюрьму. Почти все были ранены и покалечены. Их допрашивали почти двое суток. А вчера ночью всех вывели в тюремный двор. А тех, кто не мог идти, вынесли на носилках. И всех расстреляли.
Пастор обернулся. Хольмен лежал на спине с закрытыми глазами. Нет, он не потерял сознание. Было хорошо видно, как от злости ходят желваки на скулах партизана. Пастор постоял немного, с сожалением глядя на раненого. Потом перекрестил его и тихо вышел. Человеку иногда надо побыть наедине с собой. Тогда он легче услышит Господа, легче ему будет начать с ним говорить.
Сосновский вошел к Хольмену, когда из комнаты вышел пастор. Плотно прикрыв дверь, он спросил:
– Ну как ты себя чувствуешь, Улаф? Что сказал врач? Опасность есть?
– Опасность? Для руки нет, но для Сопротивления есть. Смертельная!
– О чем ты? – Сосновский присел к Хольмену на кровать. – Что он тебе рассказал, что за вести?
– Доктор, оказывается, еще и тюремным врачом у нацистов работает. И он принес недобрую весть. Несколько человек все же выжили после крушения планеров. Немцы их допрашивали, а потом всех казнили. Всех, даже раненых и покалеченных.
– Ну а ты чего ждал? – хмуро ответил Сосновский. – Ты их первый день знаешь? Это же звери, они нас за людей не считают. Убийцы! Война, Улаф, война! Она жестока всегда. Ты не о том думаешь…
– А о чем мне еще думать? – блеснул горящим взглядом Хольмен. – Я лежу тут, а там…
– Вот лежи и думай. Ты сейчас ничего не можешь, только думать тебе разрешается. Вот и составь картинки в своей голове. Случайно немцы оказались там, где намечена была высадка десантников с планеров? Нет, мы сами видели, как они там оказались почти сразу же после крушения. И снизу, из долины, и на плато. Они знали место и время. И я тебе еще больше скажу, Улаф! Кто додумался высаживать десант на планерах в такую погоду? Они что, сводку погоды не сумели прочитать? В наш век уже вполне точно умеют предсказывать поведение воздушных масс на несколько дней вперед. У англичан сведения были по своей территории, по морским потокам. А по скандинавскому полуострову были у них данные?
– Были, – после небольшой паузы ответил Хольмен. – Разговор при мне происходил, когда этот англичанин Гилберт спрашивал, сможет ли Сопротивление предоставить точный прогноз. Значит, прогноз был неточный?
– Очень неточный, – кивнул Сосновский. – Можно было планеры сбить, но над побережьем и над морем была нелетная погода, шторм. Можно было подтянуть зенитную артиллерию и сбить их все в воздухе. Но немцы сделали проще. Они подсунули вам неправильный прогноз погоды, и погода все сделала сама. Без зенитной артиллерии!