Виктор понимал, что Мэрит все делает из-за него, она выполняет приказ. Ей поручили встретить русских и найти им пристанище. Но она нашла только одного, и теперь она пытается узнать, где остальные. Запрашивает по собственной связи своего командира, наверное, расспрашивает людей, которые осведомлены. Но новых сведений не было. И Мэрит уходила снова и снова. А Буторину оставалось только сидеть и ждать. Он ничем не мог помочь в поисках и чувствовал себя отвратительно.
Девушка вернулась только под утро. Уставшая, промокшая. Она вошла в дом и обессиленно опустилась на пол прямо у двери. Ее юбка заледенела внизу, и теперь в тепле по полу стала растекаться талая вода. Сигни всплеснула руками и, что-то ворча по-норвежски, кинулась помогать внучке – снимать с нее ботинки, куртку. А Мэрит только слабо улыбалась и шептала бабушке какие-то ласковые слова. Сигни обернулась на русского, который вышел из комнаты, и замахала руками:
– Уходи, иди спать!
– Нет, нет, Виктор! – запротестовала Мэрит. – Я сейчас. Только переоденусь в сухое.
Буторин кивнул и ушел к очагу, уселся в кресло и стал ждать, хмурясь и сжимая кулаки. Обидно было сидеть без дела, обидно подвергать опасности эту молодую храбрую женщину. Он не мог уже справляться со своими нервами. Задание под угрозой срыва, он потерял остальных товарищей. И не имел никаких сведений о них. Еще день или два, и придется все делать самому. Одному! Ждать больше нельзя.
Мэрит пришла минут через тридцать, одетая в длинное шерстяное платье, в накинутом на плечи платке. На ногах у нее красовались красивые толстой вязки носки. Девушка уселась прямо на ковер возле очага и посмотрела снизу вверх на Буторина. Он напряженно всматривался в лицо Мэрит, боясь, что сейчас она расплачется и начнет рассказывать о том, где и как погибли его товарищи.
Но девушка вдруг улыбнулась. Устало, но все же тепло и обнадеживающе.
– Твои товарищи живы. Они нашлись, – сказала Мэрит. – Нам сообщили через связных, что трое русских ищут связь и хотят попасть сюда. Один назвал имя моего командира Хеворда Лунда. Оказывается, его предупредили о вашем приходе, и он должен вам помочь. Так что, Виктор, мы еще будем с тобой вместе воевать.
– Господи! – Виктор покачал головой с горькой улыбкой.
«Как же это нелепо звучит в устах красивой женщины, которая обращается к мужчине, который ей нравится. Я ведь знаю, что нравлюсь ей. И она с радостью говорит, что мы еще вместе будем воевать. Не под луной гулять, не к друзьям или родственникам в гости поедем, а будем воевать. Как же все нелепо и страшно. Какой этот мир теперь искалеченный».
– Как их имена, ты знаешь? – спросил Буторин, отогнав ненужные мысли. – Как они выглядят? Мне нужна уверенность, что это именно они.
– Я больше ничего не знаю. – Мэрит снова улыбнулась. – Ты не беспокойся, мы умеем воевать, мы можем помочь. Это наша земля, мы здесь дома.
– Я тебе верю, – кивнул Виктор, – но я беспокоюсь за своих друзей.
– Не беспокойся. Теперь им помогут, мы ответили, что знаем их и ждем. Им помогут. – Мэрит взяла руку Виктора, провела по ней своими пальцами и тихо добавила: – Ты еще не старый мужчина, но уже совсем седой. Я понимаю, тебе пришлось много пережить, ты солдат, ты воюешь – и не только за свою Родину, но и за нашу.
– Сейчас каждый сражается с общим врагом, – согласился Буторин, чувствуя волнение от прикосновения женских пальцев. – И не важно, что мы говорим на разных языках и живем в разных странах. Мы вместе, сейчас мы все – братья и сестры.
– Не хочу, чтобы братья и сестры, – мягко улыбнулась Мэрит. – Поцелуй меня…
Горная деревушка Рогне-Фрон приютилась на краю плодородной долины, где удобно было пасти скот. Здесь же почти сотню лет трудились мастера, изготавливающие из шерсти и выделанной кожи одежду и обувь. На краю деревушки, в самом конце улицы, между высокими елями стояла старинная лютеранская кирха. Рядом, в маленьком двухэтажном домике, жил пастор Густав Борген. Маленький тщедушный человек в очках с толстыми стеклами, он умел говорить так, что люди забывали обо всем на свете и замирали, слушая его, разинув рот. Удивительно начитанный, прекрасно знавший историю не только Норвегии, но и всей Европы, глубоко знавший историю европейской религии, он собирал на проповедях не только прихожан своей кирхи, но зачастую и жителей других деревень, приезжавших на воскресную службу в Рогне-Фрон.
Но все это было до войны, а теперь деревня опустела. Прихожане разъехались, ища защиты и пропитания. Никто уже не приезжал на проповеди из соседних деревень. Да и своих прихожан пастор видел в кирхе редко. Несколько стариков да женщин навещали его, приносили продукты.
Густав Борген приютил раненого норвежца и двух его русских друзей. Шелестов и Сосновский не выходили на улицу, чтобы не привлекать к себе внимания жителей Рогне-Фрона. В деревнях все друг друга знают в лицо. Кто знает, может быть, и здесь есть осведомители гестапо. И поэтому по очереди русские дежурили на верхнем этаже дома пастора, наблюдая за местностью через два окна, выходящие на противоположные фасады.
Дверь скрипнула, и в комнату вошел пастор. Хольмен открыл глаза и попытался приподняться на своем ложе, но пастор замахал руками: