Вивальдо попытался представить Иду в семейном кругу. Для них и он-то был большим испытанием, один он приводил семью в отчаяние. Появление Иды доведет их до белого каления, и бог знает, что скажет отец, желая, чтобы чернокожая девушка почувствовала себя раскованно.
А мать все продолжала чирикать: за краткие минуты телефонных контактов она словно пыталась достичь понимания, которое не приходило годами.
– Я приду, – сказал он, – до свидания, – и повесил трубку.
И все же когда-то он любил ее и сейчас любит, любит их всех.
Он перевел взгляд с умолкшего телефона на Иду.
– Хочешь пойти со мной на день рождения?
– Нет уж, спасибо, дорогой. Хочешь заняться семейным воспитанием и позабавить их слайдами?
Вивальдо рассмеялся, но чувство вины перед Идой и матерью не отпускало его.
– Мне хотелось бы познакомить вас. Им это пойдет на пользу. Они такие мещане…
–
– Ну… встреча с тобой. Они неплохие люди. Просто очень ограниченные.
– Я же сказала тебе, Вивальдо, что не интересуюсь воспитанием твоей семьи.
Где-то глубоко внутри он почувствовал себя уязвленным.
– Ты что, думаешь, они безнадежны?
– На это мне глубоко наплевать. Но я решила, что больше никогда не буду подопытным кроликом для белых, которые хотят уяснить для себя, человек я или нет. Если им это не ясно, тем хуже, и тогда я лично желаю им окончить дни в страшных муках.
– Звучит не очень по-христиански, – сказал Вивальдо шутливо. Он с радостью прекратил бы этот разговор.
– Не знаю ничего лучше. Христианским заповедям меня учили все те же белые.
– О, черт! – разозлился он. –
Журнал полетел ему прямо в лицо, больно ударив по переносице.
– Что ты имеешь в виду, белый недоносок? – Она передразнила его. –