— Это ты, дорогая? Не уходи. Мне важно знать, что ты здесь.
Опять закрыв глаза, Синтия некоторое время полежала молча, потом вдруг села, убрала с лица волосы и пристально посмотрела на Молли.
— Знаешь, о чем думаю, дорогая? О том, что прожила здесь достаточно долго и теперь должна найти место гувернантки.
— Синтия, о чем ты? — воскликнула пораженно Молли. — Должно быть, уснула, и тебе приснился какой-то неприятный сон. Надо отдохнуть.
Девушка присела на постель, взяла слабую руку Синтии и принялась нежно гладить: ласка, которую Молли еще в раннем детстве переняла от матери — то ли как наследственный инстинкт, то ли как воспоминание, часто думал мистер Гибсон.
— Ах, до чего же ты добра, Молли! Интересно, если бы меня воспитывали так же, как тебя, я стала бы такой же хорошей? Но меня все больше шпыняли.
— Значит, больше не позволяй так с собой обращаться, — тихо посоветовала Молли.
— Ах, господи! Наверное, надо встать. Понимаешь, никто и никогда не любил меня так, как ты и, возможно, твой отец. Правда. Тяжело будет вас покинуть.
— Синтия, похоже, ты все-таки плохо себя чувствуешь или еще не совсем проснулась.
Подруга обхватила руками колени и посмотрела в пространство, потом, заметив тревогу на лице Молли, улыбнулась:
— Думаю, невозможно избежать своей судьбы, а где-то в другом месте я стану еще более одинокой и незащищенной.
— Что ты называешь судьбой?
— Ах, малышка, это всего лишь поговорка, — ответила Синтия, вернувшись к обычной манере. — Но сдаваться не собираюсь: хоть в душе я настоящая трусиха, готова бороться.
— С кем? — уточнила Молли, по-настоящему желая разгадать тайну — если тайна существовала — до дна, а затем найти лекарство от того отчаяния, которое переживала подруга, когда она вошла.
Синтия погрузилась в размышления, однако, уловив в собственном сознании эхо последнего вопроса, отозвалась:
— С кем? О! С кем бороться? Конечно же, с судьбой. Разве я не важная молодая леди, над которой навис рок? Право, Молли, детка, какой серьезной и печальной ты выглядишь! Не стоит так за меня волноваться. Я не настолько хороша, чтобы ты переживала. Сама давно мысленно выбросила себя, как ненужный хлам!
— Глупости! Не хочу, чтобы ты так говорила, Синтия!
— А я не хочу, чтобы ты постоянно понимала меня буквально, как ученицы в школе переводили тексты. До чего же жарко! Неужели прохлада больше никогда не вернется? Дитя мое! Какие у тебя грязные руки! И лицо тоже! А я тебя целовала; наверное, тоже измазалась. Правда, почти так же говорит мама? Но ты действительно больше похожа на вернувшегося с тяжелой работы Адама, чем на сидевшую за веретеном Еву.
Сравнение возымело желаемый эффект: чистюля Молли вспомнила, что не успела умыться после работы в саду (забыла из-за Синтии), и убежала в свою комнату. Синтия сразу бесшумно заперла дверь, достала из ящика стола кошелек и принялась считать деньги. Пересчитала раз, другой, словно надеялась обнаружить ошибку и неучтенную сумму, но в конце концов вздохнула и пробормотала с досадой:
— Какой глупой, какой наивной я была! Но даже если не устроюсь гувернанткой, успею все исправить.