Глава 29
Возня в кустах
Все долгие месяцы после смерти миссис Хемли Молли не давала покоя мысль о том секрете, обладательницей которого она случайно стала в библиотеке в последний день пребывания в Хемли-холле. Неопытный ум не мог постичь, как можно, женившись, не жить с женой; как сын мог вообще вступить в брак без благословения отца и признания нового статуса всеми членами семьи. Порой те десять минут откровения казались ей не больше чем сном или фантазией. И Роджер, и Осборн хранили абсолютное молчание, ни взглядом, ни краткой паузой не намекая на особые обстоятельства. Казалось, оба совершенно забыли о существовании тайны. Во время следующей встречи с Молли сознание братьев заполняла кончина матушки, а потом в общении возникали продолжительные паузы, так что порой казалось, что братья забыли, каким образом она проникла в столь узкий круг посвященных. Иногда и сама Молли забывала о своем знании, но, должно быть, интуитивное ощущение все-таки присутствовало и позволяло справедливо оценивать истинную природу чувств Осборна к Синтии. Во всяком случае, она ни разу и на миг не предположила, что его нежная доброта — что-то иное, помимо дружеской вежливости. Странно, но в эти дни Молли воспринимала отношение Осборна к ней примерно так же, как когда-то отношение Роджера. Осборн воспринимался как друг, брат как для нее, так и для Синтии, с которым довелось познакомиться лишь теперь. Молли считала, что после смерти матушки Осборн очень изменился в лучшую сторону. Исчез его неизменный сарказм, не стало высокомерия, привередливости, тщеславия и самоуверенности. Она не подозревала, что за этими напускными манерами скрывалась неуверенность в себе и пряталась от посторонних нежная, легкоранимая душа.
Возможно, для окружающих ничего в поведении Осборна и не изменилось, но Молли видела его только в тесном дружеском кругу, где он всех хорошо знал, поэтому сомнений в совершенствовании не оставалось (хотя, возможно, Молли несколько преувеличивала степень его духовного роста). А это происходило потому, что, почувствовав горячее восхищение Роджера Синтией, Осборн устранился с пути брата и, чтобы не отвлекать на себя объект его поклонения, предпочел общество Молли. С ней можно было не разговаривать, если не хотелось. Между джентльменом и юной леди установились такие искренние отношения, что не нужно было скрывать, если грустно, и притворяться. Порой, правда, на Осборна находили приступы критичности и любви к иронии, и он обожал вызывать досаду брата, доказывая, что Молли куда симпатичнее Синтии: «Запомни мои слова, Роджер: не пройдет и пяти лет, как нежный румянец Синтии исчезнет, а фигура расплывется, в то время как Молли расцветет и станет еще краше. По-моему, малышка еще даже не перестала расти: уверен, что сейчас она выше, чем прошлым летом, когда я впервые ее увидел».
Роджер начинал горячиться, утверждать, что невозможно представить что-нибудь прекраснее глаз мисс Киркпатрик: мягких, серьезных, искренних, нежных, — чему нет аналогов в природе. Ответом ему было заявление Осборна, что лично ему куда милее серые серьезные глаза и длинные черные ресницы мисс Гибсон, однако это дело вкуса.
Первым уехал по своим делам Осборн, а через некоторое время Роджер, и, несмотря на недовольство неуместными и слишком частыми его посещениями, теперь, когда визиты совсем прекратились, миссис Гибсон заскучала. Молодой человек неизменно приносил с собой веяние атмосферы, которой никогда не было в Холлингфорде. Братья Хемли с готовностью оказывали мелкие услуги из тех, на какие мужчина способен ради женщины, и выполняли поручения миссис Гибсон, на которые сама она не находила времени. Бизнес доброго доктора разрастался. Он считал, что обязан успехом опыту и мастерству, и скорее всего разочаровался бы, узнав, что большинство пациентов посылали за ним исключительно потому, что он лечил обитателей Тауэрс-парка. Определенную роль в данном вопросе сыграла давным-давно установленная низкая ставка гонорара. Деньги, которые мистер Гибсон получал за визиты, едва окупали содержание лошади, однако когда-то, в дни молодости, леди Камнор заметила: «Как важно для развивающего собственную практику человека сказать, что он бывает в этом доме!»
Таким образом, престиж по умолчанию продавался и покупался, однако ни продавец, ни покупатель никогда не определяли природу сделки.
В целом редкое присутствие мистера Гибсона дома служило во благо. Иногда он и сам об этом думал, слушая слезливые жалобы по мелочам или милую болтовню на пустые темы и понимая, насколько незначительны чувства и интересы супруги. И все же мистер Гибсон не позволял себе сожалеть о совершенном шаге, а потому намеренно закрывал глаза и затыкал уши, чтобы не замечать тех досадных мелочей, которые непременно вызвали бы раздражение. Во время долгих переездов от пациента к пациенту он заставлял себя думать о положительных сторонах брака. У дочери появилась если не любящая мать, то постоянная дуэнья, к тому же хозяйка прежде неухоженного дома, миловидная женщина, которую приятно было созерцать во главе стола. Больше того, положительную роль в семейном балансе играла Синтия, которая стала для Молли замечательной подругой, причем девушки искренне друг друга полюбили. Женское общество было полезно и для него самого, и для его девочки — когда миссис Гибсон вела себя разумно и не слишком сентиментально, мысленно добавлял доктор. В этой точке он непременно останавливался, ибо никогда не позволял себе определять недостатки и слабости супруги. В любом случае она казалась вполне дружелюбной и чудесно подходила в качестве мачехи для Молли. Миссис Гибсон чрезвычайно гордилась своей ролью и часто повторяла, что в данном отношении совсем не похожа на других женщин. Здесь на глаза мистера Гибсона навернулись слезы: он вспомнил, насколько сдержанной в проявлении дочерних чувств стала его маленькая Молли, но как однажды, когда они встретились на лестнице без свидетелей, обняла и принялась пылко целовать. Чтобы отвлечься, доктор начал насвистывать старинный шотландский мотив, который слышал в детстве, а уже через пять минут осматривал распухшее колено маленького мальчика и думал, как облегчить участь матери, проводившей весь день на поденной работе, а ночами не спавшей из-за стонов ребенка.
Осборн вернулся домой первым, вскоре после отъезда Роджера, однако чувствовал себя вялым, нездоровым и, не пригодным к какой-либо деятельности. Таким образом, миновала неделя, прежде чем кто-то из Гибсонов узнал, что он уже в Хемли-холле, да и то случайно. Мистер Гибсон встретил джентльмена на одной из аллей неподалеку от поместья, хотя узнал не сразу: и походка изменилась, и внешний вид.
— Осборн, это вы? Не знал, что вернулись. Что стряслось? Походка как будто вам не меньше пятидесяти!
— Да, уже дней десять дома. Должен был нанести визит вашим дамам, так как пообещал миссис Гибсон сообщить о своем приезде, но дело в том, что отвратительно себя чувствую. Воздух угнетает. В доме совсем не могу дышать, а на улице устаю даже от короткой прогулки.
— Давайте-ка возвращайтесь, а я на обратном пути к вам заеду.
— Нет-нет, ни в коем случае! — поспешно возразил Осборн. — Отец страшно рассержен моими частыми отъездами, хотя я целых полтора месяца сидел дома. Списывает нездоровье на путешествия и крепко держит в руках тесемки кошелька. Я вырос в положении наследника без единого пенни в кармане, но время от времени все-таки должен уезжать. А если отец утвердится во мнении, что путешествия вредят здоровью, то окончательно прекратит субсидии.
— Могу ли я спросить, где вы проводите время, покидая Хемли-холл? — неуверенно осведомился мистер Гибсон.
— Скажем так: живу у друзей, в деревне, — неохотно ответил Осборн. — Веду полезную для здоровья жизнь: простую, рациональную и счастливую. Ну вот, уже сообщил вам больше, чем знает отец. Он никогда не спрашивает, где я бываю. А если бы и спросил, я бы не сказал — во всяком случае, так мне кажется.
Несколько мгновений мистер Гибсон ехал молча.
— Осборн, в какие бы неприятности вы ни попали, советую обо всем честно рассказать отцу. Я давно и хорошо знаю сквайра. Сначала он, конечно, рассердится, но потом одумается и найдет способ оплатить ваши долги, если дело в этом. А если возникло затруднение иного рода… все равно он остается лучшим, самым верным другом. Уверен, что именно разногласия с отцом дурно влияют на ваше здоровье.
— Нет, — твердо возразил Осборн. — Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Я действительно серьезно болен. Готов утверждать, что нежелание испытать недовольство отца — следствие недостатка сил. Но никак не наоборот. Интуиция подсказывает, что здоровье мое пошатнулось.
— Никогда не ставьте интуицию выше реальности, — бодро посоветовал мистер Гибсон.
Спешившись, доктор перекинул поводья через руку и попросил Осборна показать язык, потом проверил пульс, задал несколько вопросов и заключил: