— Нет, конечно, не забыла. Разве можно забыть, если Молли то и дело повторяет слово «помолвка»? Но если принять во внимание всю неопределенность — в конце концов, это не было конкретное обещание, — он мог бы предположить… что-то другое в этом смысле.
— В каком смысле, мама? — резко уточнила Синтия.
— Ну… что-то более подходящее. Мог бы предположить, что ты встретишь кого-то, кто понравится больше — даже притом, что так мало бываешь в свете, — и изменить свое намерение.
Синтия раздраженно дернула плечом, словно хотела остановить мать.
— Я никогда ничего подобного не говорила. Как тебе такое пришло в голову, мама? Мое намерение выйти замуж за Роджера не изменилось, и на этом конец: не желаю больше никаких разговоров на эту тему.
Девушка вскочила и поспешно покинула комнату, а миссис Гибсон воскликнула:
— Выйти замуж за Роджера! Прекрасно! Но кто может гарантировать, что он вернется живым? А если и вернется, то на какие средства они намерены жить, хотела бы я знать? Это не значит, что ей следовало принять предложение мистера Хендерсона, хотя он ей и нравился: истинной любви нельзя мешать, — но зачем так решительно отказывать? Можно было подождать, пока… ну, пока не выяснится, как обстоят дела. Да еще и мне нездоровится: сердце трепещет! Крайне бесчувственно со стороны Синтии.
— Определенно… — начала Молли, но вспомнила, что мачеха слаба и не сможет без раздражения выслушать аргументы в пользу истины.
Подавив возмущение несправедливым отношением к Роджеру, она ограничилась предложением лекарства от «сердечного трепета».
И лишь когда девушки остались вдвоем и Синтия опять заговорила на животрепещущую тему, Молли не стала сдерживаться.
— Ну вот, теперь ты знаешь все! — начала Синтия. — Очень хотела рассказать все сама, но не знала как.
— Полагаю, это как в случае с мистером Коксом? — мрачно уточнила Молли. — Ты просто мило держалась, а он принял любезность за кокетство.
— Не знаю, — вздохнула Синтия. — То есть не знаю, как было воспринято мое поведение, но подобного результата я не ожидала и никакой цели не преследовала. Впрочем, что об этом теперь рассуждать.
По мнению Молли, ни один мужчина в мире, каким бы добрым и привлекательным ни был, не выдерживал сравнения с Роджером: мистеру Хемли не было равных.
Синтия надолго замолчала, а когда все же заговорила, это была совсем другая тема и тон: раздражительный. Упомянула она и о недавних опытах в добродетели.
Вскоре миссис Гибсон смогла наконец принять приглашение погостить в Тауэрс-парке хотя бы пару дней. Леди Харриет сообщила, что матушка будет рада компании в той уединенной жизни, которую все еще вынуждена вести, и миссис Гибсон почувствовала себя по-настоящему необходимой: леди Камнор находилась в стадии выздоровления, общей для всех больных. Вновь проснулась весна жизни, а вместе с ней вернулись прежние желания, намерения и планы, отступившие во время тяжелого периода. Однако телесных сил пока не хватало для исполнения воли энергичного ума, и трудность управления непослушной парой слабого ленивого тела и активного сознания делала ее светлость чрезвычайно возбудимой и даже нервной. Миссис Гибсон тоже оказалась недостаточно выносливой и терпеливой, а потому в целом визит в поместье не соответствовал ее радужным ожиданиям. Леди Коксхейвен и леди Харриет понимали состояние здоровья и настроение матушки, а потому, почти не обсуждая в разговорах между собой, старались надолго не оставлять Клэр в комнате больной. И все же несколько раз, когда одна из дочерей являлась на смену миссис Гибсон, находила ее в слезах, в то время как леди Камнор горячо рассуждала на очередную грандиозную тему вроде спасения мира. Миссис Гибсон непременно воспринимала подобные высказывания как указания на собственные оплошности и пыталась по мере сил защитить положение, каким бы оно ни сложилось. Во второй, и последний, день пребывания гостьи в Тауэрс-парке леди Харриет вошла в комнату и обнаружила, что матушка что-то громогласно осуждает, в то время как миссис Гибсон сидит с обреченным видом.
— В чем дело, матушка? Ты не слишком разволновалась? Как бы не стало хуже…
— Ничего подобного! Я всего лишь говорю, глупо одеваться кухарке как королева: надо помнить о своем статусе. Вот во времена моей бабушки каждый класс имел свои отличительные особенности: слуги не подражали торговцам, торговцы не копировали ремесленников, и так далее. А эта глупая женщина принялась расхваливать свое платье, как будто я ее в чем-то обвиняла или вообще о ней думала. Что за нелепость! Честное слово, Клэр, муж нещадно тебя избаловал: совершенно разучилась слушать и не видишь, что думают о тебе. Думаешь, что твои недостатки кому-то интересны, что мир вращается лишь вокруг тебя и все восхищаются твоим очарованием и любезностью.
— Поверьте, леди Камнор: просто я услышала, что этот шелк подешевел, вот и купила его в «Ватерлоу-Хаусе» уже после закрытия сезона, — робко пояснила миссис Гибсон в ответ на сердитую отповедь, прикасаясь к самому красивому из своих платьев, но ошибочно оценивая источник раздражения.
— Опять, Клэр! Сколько раз можно повторять: мне нет дела ни до тебя, ни до твоих платьев, ни до их стоимости! За них платит твой муж, и пусть у него болит голова, сколько ты тратишь на наряды.