— Да, конечно, иначе я не стала бы рассуждать о возможности Синтии вернуться вместе с ними, хотя это было бы очень хорошо: придало бы ей вес в кругу лондонских юристов.
— Значит, леди Камнор поправляется?
— Разумеется. Странно представить, что папа не сказал тебе об этом. Впрочем, он всегда так осторожен в разговорах о пациентах. И правильно. Правильно и деликатно. Даже мне почти ничего не сообщает. Да, едут: граф и графиня, леди Харриет, лорд и леди Коксхейвен, леди Агнес! А я заказала новую зимнюю шляпу и черное атласное пальто.
Глава 49
Молли Гибсон находит поддержку
Леди Камнор действительно до такой степени оправилась после приступа и последующей операции, что доктора позволили перевезти ее в Тауэрс-парк, на свежий воздух. Соответственно все близкие сопровождали графиню с помпой, приличествующей знатной особе, супруге пэра. Существовала высокая вероятность, что семья останется в поместье дольше, чем в последние годы, когда леди Камнор бесконечно ездила в Лондон и обратно поправлять здоровье. В конце концов, нет ничего полезнее, чем жить в старинном фамильном доме. Каждый чувствовал это по-своему, особенно лорд Камнор. Его талант к сплетням и любовь к мелким подробностям быта не находили плодотворной почвы в лондонской спешке, а тем более уничтожались в зародыше во время путешествий на континент, поскольку он плохо говорил по-французски и с трудом воспринимал чужой язык на слух. К тому же граф привык во все вникать: хотел знать, как живут арендаторы, кто, когда и где родился, женился и умер, что на каких полях посадили, — и отличался совершенно фантастической памятью на лица. В то же время лорд был невероятно добродушен и разъезжал на своей ленивой коренастой кобыле в сюртуке с глубокими карманами, полными мелких монеток для детей и пакетиков нюхательного табака для взрослых. Любил он также выпить чашку-другую чаю в гостиной жены и за этим напитком сплетниц мог исправно повторить все, что услышал за день.
Леди Камнор пребывала как раз в той стадии выздоровления, когда болтовня лорда доставляла особую радость, но поскольку всю жизнь сурово осуждала сплетни, сейчас считала нужным сначала выслушать, а уже потом высокомерно осудить. В семье постепенно сложился обычай: вернувшись с пешей прогулки, поездки в коляске или верхом, собраться в комнате графини и за чаем, во время ее раннего обеда, обменяться свежими местными новостями. После того как все истории были изложены (ни в коем случае не раньше), домашние непременно выслушивали хорошо знакомую проповедь леди о вреде досужих разговоров, о возможном несоответствии истине всего, что только что узнали, и низости передачи сплетен.
В один из ноябрьских вечеров члены семьи, как всегда, собрались в комнате леди Камнор. Одетая в белое и укрытая индийской шалью, больная возлежала на софе возле камина. Леди Харриет сидела на ковре напротив огня, маленькими щипцами подбирала угли и складывала красной ароматной горкой в центре каминной топки. Леди Коксхейвен, как всегда в сумерках, вязала сетки для фруктовых деревьев своего имения. Служанка леди Камнор пыталась налить чай в тусклом мерцании единственной маленькой восковой свечи в дальнем углу (слабые глаза госпожи не выносили яркого света). В окна уныло стучали голые ветки деревьев.
Леди Камнор постоянно выражала свое недовольство тем, кого особенно любила. Мужа бранила бесконечно, и все же сейчас, когда он задержался, уже заскучала и даже отказалась от чая. Все знали: это только потому, что его не было здесь, чтобы подать чашку и выслушать обычное обвинение в глупости за то, что никак не мог запомнить: сначала надо положить сахар, а уже потом добавить сливки.
Наконец лорд Камнор явился.
— Прошу прощения, миледи. Знаю, что опоздал. Почему ты до сих пор не пьешь чай? — Он бросился, чтобы подать жене чашку.
— Ты же знаешь, что я никогда не добавляю сливки прежде сахара, — проворчала графиня, больше, чем обычно, подчеркнув слово «никогда».
— Верно! Что я за дурак! Никак не запомню! Понимаешь, встретил старика Шипшенкса, вот в чем причина.
— Причина подать сначала сливки, а потом сахар? — уточнила жена в своей обычной манере, которую считала шутливой.
— Нет-нет! Конечно, нет! Просто Шипшенкс говорит не переставая: уйти от него невозможно. Я не думал, что уже так поздно!
— Что же, теперь, когда все-таки удалось вырваться, можешь рассказать нам, о чем вы говорили?
— Говорили? Разве я сказал, что мы говорили? Не думаю, что я произнес хотя бы десяток слов: все больше слушал. Ему всегда есть что сообщить. Больше, чем Престону, например. Да, кстати: он говорил и о Престоне. Старый Шипшенкс считает, что тот скоро женится, и утверждает, будто весь город прямо-таки гудит о нем и дочке Гибсона. Они встречались в парке, обменивались письмами и вообще вели себя так, как те, кто намерен пожениться.
— Очень жаль, — вздохнула леди Харриет. — Мне всегда нравилась эта девушка, а вот этого образцового управляющего терпеть не могу.
— Скорее всего это сплетни, — заметила леди Камнор, громко обращаясь к дочери. — Твой отец всегда приносит новости, а на следующий день сам же их опровергает.
— Нет, в данном случае очень похоже на правду. Шипшенкс говорит, что эта новость у каждой пожилой леди на языке.