— Ушел. О, какое облегчение! Наверное, такова моя судьба: не простившись с прежним поклонником, получить нового. Впрочем, я же все ему написала: зачем было приходить?
Заметив, что подруга побледнела и упала на подушки, Синтия бросилась к колокольчику, чтобы вызвать Марию, а когда та прибежала, стала требовать воду, соль, вино — что-нибудь!
Наконец Молли пришла в себя, и Синтия, выдохнув, карандашом поспешно нацарапала записку мистеру Хендерсону, чтобы возвращался в гостиницу «У Джорджа», где остановился, и тогда ему будет позволено прийти вечером. Записку отнесла вниз Мария, и, прочитав ее, поклонник был явно разочарован, лишившись общества возлюбленной из-за внезапного нездоровья мисс Гибсон.
Долгий день в чужом городишке он скоротал за письмами родственникам и друзьям, в которых сообщал о своем счастье. Киркпатрики получили его послание одновременно с дипломатической депешей миссис Гибсон, в которой та сумела раскрыть тайну ровно настолько, насколько захотела, никак не больше.
— Как он? — осторожно поинтересовалась Синтия, когда они с Молли сидели в тишине гардеробной миссис Гибсон.
— Ах, Синтия! Так тяжело было видеть его страдания!
— Терпеть не могу людей с глубокими чувствами, — недовольно заметила Синтия. — Зачем так переживать. Неужели нельзя отпустить ситуацию без трагизма? Ему нужна не я — я недостойна его любви!
— У тебя счастливый дар влюблять в себя. Вспомни мистера Престона: он тоже до последнего верил и не терял надежду.
— Не надо сравнивать Роджера Хемли и мистера Престона: один слишком хорош для меня, а второй — слишком плох. Надеюсь, что мистер Хендерсон окажется чем-то средним. Я и сама такова: хоть порочной себя не считаю, но знаю, что не добродетельна.
— Он действительно настолько тебе нравится, чтобы выйти замуж? — с сомнением спросила Молли. — Подумай хорошенько: ведь, отвергая поклонников, ты доставляешь им боль, о чем наверняка даже не догадываешься.
— Наверное, ты права, а потому не обижаюсь на тебя. Впрочем, я знаю, что непостоянна, и никогда не приписываю себе отсутствующих качеств. Я об этом и мистеру Хендерсону сказала…
Синтия вдруг умолкла и покраснела, явно что-то вспомнив, на лице ее появилась улыбка.
— Неужели? И что же он сказал?
— Что я нравлюсь ему такой, какая есть. Так что, как видишь, он предупрежден. Только, кажется, опасается, что я передумаю, потому хочет жениться как можно скорее. Не знаю, соглашаться ли… Ты его почти не видела, Молли, но вечером он придет, и я не прощу тебя, если не сочтешь его очаровательным. Мне кажется, я полюбила его уже тогда, несколько месяцев назад, когда он впервые сделал предложение, только не захотела в это верить. Временами я чувствовала себя по-настоящему несчастной, даже думала, что надо заковать сердце железными обручами, чтобы не разбилось. Помнишь немецкую легенду о Преданном Джоне? После долгих испытаний и мучений его господин, наконец получил корону, богатство и даму сердца. А когда молодожены ехали из церкви в запряженной шестеркой карете с Преданным Джоном на запятках, послышались три громких щелчка: это разрушились железные обручи, скреплявшие его сердце во время несчастий господина [53].
Вечером пришел мистер Хендерсон. Внешне джентльмен был весьма привлекателен, не самоуверен, благороден, но без глупого лоска. Говорил свободно и легко, ни разу не произнес ничего неуместного. Безукоризненно одетый, не пытался привлечь внимание к своему туалету. Впечатление производил весьма благоприятное, хотя обладал скорее легкомысленным остроумием, чем умом. Однако Молли чего-то не хватило, и она не могла решить, понравился он ей или нет. В глубине души она сочла джентльмена банальным, но, разумеется, счастливой Синтии об этом не сказала. Миссис Гибсон тоже пребывала на седьмом небе: говорила мало, однако все ею сказанное выражало высшие чувства безупречным языком. Мистер Гибсон оставался дома недолго и постоянно сверлил ничего не подозревавшего мистера Хендерсона пронзительным взглядом. Гость же вел себя именно так, как от него и ожидали: уважительно — по отношению к мистеру Гибсону; почтительно — с миссис Гибсон; любезно — с Молли и преданно — с Синтией.
На следующий день, застав дочь одну, мистер Гибсон поинтересовался:
— Итак, что скажешь о будущем родственнике?
— Даже не знаю. Думаю, очень хорош в деталях, но скучен в целом.
— А по мне так он безупречен, — заметил мистер Гибсон, чем несказанно удивил Молли, но уже мгновение спустя она почувствовала иронию, а он продолжил: — Не удивляюсь, что Синтия предпочла его мистеру Роджеру Хемли: такие духи! Такие перчатки! А волосы! А шейный платок!
— Папа, ты несправедлив: не совсем же он пустышка, есть и какие-то чувства. К тому же он очень красив и вроде бы ее любит.