— Требовать, чтобы убрал самого Хромыша!
— Требовать, чтобы перевели сюда всех политических!
— Этот Хромыш, я вам скажу, этот Хромыш — такая сволочь, такая сволочь... — начинает маленький Штер, но его не слушают.
Староста тщетно стучит стулом об пол.
— Тише, господа! — взвизгивает злобно Стряпушкин и ударяет ладонью об стол. Но и это не помогает. Козлов уже жалуется, что у него трещит голова и что он “так не может”.
— Вы посмотрите, как у меня бьется сердце! — кладет он мою руку себе на грудь. Наконец шум утихает. Все точно устают. Раздаются голоса, призывающие к порядку, и дедушка получает слово. Он разъясняет сущность вчерашнего инцидента.
— Вчера был совершена над нами великая подлость или какая-то насмешка. Нас обманным образом завлекли в камеры и заперли там. Сам помощник начальника мне категорически заявлял, что он это делает только на 5 минут, так, для проформы, чтобы оправдаться перед начальством. Мы, господа, так и согласились! Вы это помните! Но потом оказалось, что он отдал надзирателю приказ не выпускать нас совсем, и в коридор были введены солдаты. Это, господа, провокация, это гнусность с их стороны, мы не знаем слов на это! И мы протестуем против этого всеми силами души, мы протестуем и мы должны это сказать губернатору!.. Мы должны...
Мы накануне кричали, орали, свистали, колотили ногами в дверь, били стекла в прозорках. Начальник хотел, чтобы мы были заперты по камерам, как это требовалось по правилам, но мы не сдавались, — мы отстаиваем здесь каждое наше право. Каждую чуточку наших прав. Мы хотим жить!
— Вон, вон его! Мерзавец, подлец! — неслось со свистом из камеры.
— Стреляете, стреляйте! если хотите! мы не уйдем! Солдаты не будут стрелять! — кричали мы.
Начальник растерялся и твердил, чтобы мы ушли. Но мы не уходили. Даже Дернов, всегда изящный и корректный, разгорячился и доказывал начальнику, что тот подлец.
— Это называется, называется подлостью... господин начальник! Вы — подлец! Вот! Да, да! вот, вы — подлец! Так и запишем, вы — подлец!
— А вы арестант.
— А вы тюремщик... Вы... вы... вы!.. Это хуже!
— Вон! вон его, негодяя! Провокатор! Чорт! — гудели кругом.
И он, наконец, ушел. Это была наша победа.
— Ура! — раздалось под сводами.
Солдаты уходили и тупо улыбались.
“Смело, товарищи, в ногу!” — запел Данченко и все подхватили. Мы высыпали в коридор. Все были возбуждены и красны. Глаза блестели. Фельдшер качал в такт головой и закрывал глаза. Митя дирижировал обеими руками.
— А!? Хорошо?! Вот это я люблю! — вдруг обнял меня сзади Лозовский и поцеловал.