Стихотворения. Проза

Это была наша победа.

Теперь мы должны были ее отстоять и так объясниться с губернатором, чтобы к нам не вводили больше солдат.

Предстояло выбрать тактику.

— Этот Хромыш — такая сволочь, такая сволочь, я вам скажу... — протискивался опять вперед Штер. Но его опять не слушали.

— Ну, да будет тебе, будет! чего орешь! — отталкивал его в шутку Митя и кричал, что губернатор тоже сволочь.

Ферзен предлагал порядок дня. Дедушка стучал стулом. Наконец, после долгого шума и споров удалось решить, что губернатора надо принять и что надо быть с ним по возможности корректными. Вырабатывается целый ряд требований, кричат о камерах, о прогулках, о том, чтобы политических женщин держали отдельно от уголовных и чтобы улучшили их помещение.

В женском корпусе настоящее свинство, — пол прогнил от воды, спят вповалку с детьми, больные и всякие. Тут же сушится арестантское белье! Это видел сам дедушка, когда ходил в баню.

Дедушке поручается формулировать требования, и мы с шумом и криком разбегаемся по своим камерам.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У меня в камере маленькое совещание. Митя закрывает дверь и таинственно присаживается к нам. Лицо у него строго, брови сдвинуты и рот не улыбается, как всегда.

— Тут вот одно дело! — говорит он мрачно и смотрит на пепел папиросы. — От одного уголовного, от Баранникова получена записка: предлагает себя на общее дело. Все равно, говорит, помирать. Только не хочет отдаться им даром. Так просит у нас помощи. Ему казнь грозит за вооруженное сопротивление.

— Так что ж? в чем дело?

— Так вот... — продолжает Митя. — Если захотим, пишет, то он готов разделаться с Хромышом — прикончить. Просит только револьвера. Уж очень эта скотина и им уголовным насолила.

Мы некоторое время молчим и всем неловко. Гудилин решается первый заговорить:

— Нет, я положительно против этого... Как хотите, господа, а я против...

— Я тоже против! — произносит не сразу Дернов и краснеет.

Митя молчит и смотрит на папироску.

— Я сказал, что есть... Как хотите.

Дернов волнуется, боясь, что другие не согласятся с ним, и запинается.

— Нет, господа, смерть, это, как хотите, это уж слишком, это слишком для Хромыша. Ну, что он такое? В конце концов он, конечно, мерзавец, подлец, скотина, все что хотите. Нам много пакостей делает. Но у него жена и восемь человек детей. Ведь это тоже, господа, не надо забывать. Он — просто жалкий, по-моему, и глупый человек, чинуша, который трусит всего — и начальства и нас, человечек, каких тысячи... И его убивать. Тогда ведь всех убивать.