Даниэль Деронда

22
18
20
22
24
26
28
30

Грандкорт замолчал. Он не ждал благодарности, но полагал, что Лидия может испытывать разумное удовлетворение. Однако она не прореагировала, и после минутной паузы Грандкорт добавил:

– У тебя никогда не было оснований думать, что я жадный. Деньги мне абсолютно безразличны.

– Вот это верно, иначе ты не давал бы их нам, – ответила Лидия с подчеркнутым сарказмом.

– Чертовски несправедливые слова, – оскорбленно заявил Грандкорт и, понизив голос, добавил: – Советую больше никогда их не произносить.

– Иначе накажешь, оставив детей в нищете?

– Об этом не может быть и речи, – так же тихо возразил Грандкорт. – Советую не говорить того, в чем потом можешь раскаяться.

– Я привыкла к раскаянию, – ожесточенно ответила Лидия. – Возможно, ты тоже раскаешься, как уже раскаялся в том, что полюбил меня.

– Подобные речи сделают нашу новую встречу невыносимо трудной. Разве я не остаюсь твоим единственным другом?

– Совершенно верно.

Эти слова прозвучали как тихий стон. В этот миг Лидию пронзила мысль, что, возможно, Грандкорт не найдет счастья с другой и, пережив горе и одиночество, вернется к ней, чтобы вкусить хоть сладость воспоминания о том времени, когда был молод, жизнерадостен и полон надежд. Но нет! Ему страдание не грозит; страдать предстоит ей одной.

На этом неприятный разговор был исчерпан. Грандкорту пришлось остаться до вечера: он с удовольствием сократил бы визит, но раньше не нашлось подходящего поезда. К тому же предстояло обсудить еще один вопрос, но новый разговор, подобно второй хирургической операции, требовал перерыва, чтобы дать пациенту отдохнуть.

Таким образом, ему пришлось провести в Гэдсмере несколько часов. Он отобедал вместе с детьми и миссис Глэшер, но оба чувствовали себя напряженно. Присутствие детей немного облегчило удушающую ярость Лидии: она испытывала хищную гордость за их красоту, надеясь, что воспоминания заставят Грандкорта пожалеть о безразличии как к прелестным крошкам, так и к их матери. Грандкорт, в свою очередь, вел себя с непринужденностью человека, чье благородство манер давно покрылось плесенью привычной скуки: подержал на коленях маленькую Антонию и умиротворил Хенли, пообещав прислать прекрасное седло и уздечку. Только две старшие девочки чуждались его, хотя помнили постоянное присутствие Грандкорта в прежние годы. При слугах они с Лидией обменивались короткими репликами, и Грандкорт не переставал корить себя за то, что отдал бриллианты любовнице, а теперь должен был унизиться до просьбы.

Наконец они снова остались вдвоем, лицом к лицу, в мерцании свечей. Грандкорт взглянул на часы и медленно, с подчеркнутым равнодушием проговорил:

– Должен кое о чем спросить, Лидия. Мои бриллианты у тебя?

– Да, у меня, – быстро ответила миссис Глэшер, замерев.

Она ждала этого разговора и заранее приняла решение: по возможности не раздражая Грандкорта и не увеличивая гневными словами возникшую между ними пропасть, исполнить задуманный план.

– Полагаю, они находятся в доме?

– Нет.

– Насколько я помню, ты говорила, что держишь их при себе.

– Когда говорила, так и было. А сейчас драгоценности лежат в банке, в Дадли.