Даниэль Деронда

– Знает вполне достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно. Это очевидно, потому что мистер Деронда постоянно живет с ними.

– И люди не думают о нем дурно?

– Конечно, он находится не в самом выгодном положении – совсем не то, как если бы был сыном леди Мэллинджер, – он не обладает правом наследования и не имеет высокого положения в обществе. Но люди вовсе не обязаны что-то знать о его рождении. Сама видишь, как хорошо он принят.

– Интересно, знает ли он о своем происхождении и сердится ли на отца.

– Милое дитя, почему ты об этом думаешь?

– Почему? – горячо повторила Гвендолин, садясь в постели. – Разве дети не имеют права сердиться на родителей? Как они могут повлиять на их решение жениться или не жениться?

Произнеся эти слова, Гвендолин вспыхнула и упала на подушку – не столько от запоздалого чувства, что мать может подумать, будто дочь упрекает ее за второй брак, сколько от осознания, что вынесла приговор собственному браку.

Разговор оборвался. Пока не сморил сон, Гвендолин боролась с доводами против предстоящего замужества – доводами, теперь подступившими с новой силой, неожиданно отражаясь в истории человека, имевшего с ней какую-то таинственную близость. Характерно, что среди множества сомнений ни разу не встал вопрос о том, что она приняла предложение Грандкорта как от человека, за которого ей было удобно выйти замуж, но ни в малейшей степени не как от человека, с которым будет связана супружеским долгом. Конечно, взгляды и рассуждения Гвендолин отличались незрелостью, но множество жизненных трудностей и испытаний настигают нас исключительно из-за незрелости. Чтобы судить мудро, необходимо понимать, как видят обстоятельства те, кто мудростью не обладает. Именно такое ви́дение и формирует значительную часть мировой истории.

Утром Гвендолин ожидало двойное волнение. Во-первых, она собиралась на охоту, вопреки всем правилам светских приличий. К счастью, выяснилось, что миссис Торрингтон согласилась сопровождать молодую леди. Во-вторых, она мечтала о новой встрече с Дерондой, интерес к которому до такой степени обострился, что Гвендолин надеялась увидеть в его внешности нечто новое, не замеченное прежде, как это случается с признанными знаменитостями.

Что с ним будет? Какая жизнь ожидает человека, о котором говорят «ничего значительного»? А ведь если бы обстоятельства сложились иначе, он был бы таким же значительным, как Грандкорт. Больше того (воображение неизбежно вело в этом направлении): смог бы получить те поместья, которые предстояло получить Грандкорту. А теперь скорее всего Деронда увидит ее хозяйкой Аббатства и обладательницей того титула, который мог бы принадлежать его жене. Эти мысли дали Гвендолин новый поворот в самопознании. Она, чья бесспорная привычка заключалась в том, чтобы брать лучшее из всего, что предлагалось, увидела совсем другое положение: благоволившая ей судьба жестоко преследовала других. В ее воображении Деронда занял место рядом с миссис Глэшер и ее детьми, перед которыми она чувствовала себя виноватой – она, прежде считавшая всех виноватыми перед собой. Возможно, и Деронда думал так же. Мог ли он знать о миссис Глэшер? А если знал, то презирал ли Гвендолин за брак с Грандкортом? Но нет, вряд ли до него дошли слухи. Мнение этого человека относительно ее поступка казалось столь же важным, как мнение Клезмера об ее актерском даре. Однако противостоять осуждению брака было легче, поскольку нам проще оправдать собственное поведение, чем поразить других талантом. Однако Гвендолин нашла способ примириться с собой, мысленно спросив: «Разве я могу чем-то помочь там, где плохо поступили другие люди? Даже если я внезапно заявлю, что отказываюсь выйти замуж за мистера Грандкорта, ничего не изменится». Разумеется, о подобном заявлении не могло быть и речи. Кони неумолимо мчались вперед, увлекая колесницу, в которую она поднялась по собственной воле.

Гвендолин чувствовала, что легче дерзко ступить в неизведанное будущее, чем вернуться обратно, к унизительному положению. Мысль о том, что теперь она виновата почти в той же степени, что и будущий муж, приносила некоторое утешение. И все же впереди маячила огромная радость – охота, где она увидит Деронду, а он увидит ее, ибо на первом плане, затмевая все рассуждения, все-таки присутствовала уверенность в его глубоком к ней интересе. Впрочем, сегодня Гвендолин дала себе слово не повторять вчерашнюю глупость и не вступать с ним в откровенные беседы, тем более что вряд ли представится такой случай. Охота увлечет ее настолько, что заставит забыть о разговорах.

Долгое время так и было. Деронда лишь появлялся в поле ее зрения, но случай не свел их вместе.

В ранних ноябрьских сумерках Гвендолин возвращалась в Оффендин в сопровождении компании из Диплоу. Чувство великолепного торжества от охоты уже притупилось и растаяло, сменившись раздраженным разочарованием: возможности поговорить с Дерондой так и не представилось, а ведь больше они не встретятся, так как через пару дней он уедет. Что она собиралась ему сказать? Грандкорт ехал рядом, миссис Торрингтон, ее муж и еще один джентльмен маячили впереди, а поступь коня Деронды доносилась сзади. Желание поговорить становилось все более настойчивым, но другого способа удовлетворить его, кроме как пренебречь условностями, не существовало: установленный порядок вещей, как всегда полагала мисс Харлет, должен был отступить перед ее волей.

Они только что выехали из леса, где высокие сосны и буки не пропускали последних лучей солнца, отчего сумерки казались еще гуще. Тишина и полумрак обостряли нетерпение, а звучавший совсем близко, едва ли не за спиной, стук копыт вызывал раздражение. Гвендолин придержала Критериона и оглянулась. Грандкорт тоже остановился, однако она взмахнула кнутом и с игривой властностью приказала:

– Поезжайте! Я хочу поговорить с мистером Дерондой.

Грандкорт в нерешительности помедлил, но точно так же он отреагировал бы на любое другое предложение. До брака ни один джентльмен не смог бы ответить отказом на просьбу своей невесты, облаченную в столь игривую форму. Он медленно продолжил путь, а Гвендолин дождалась, пока Деронда поравняется с ней. Не произнеся ни слова, он вопросительно взглянул на нее и поехал рядом.

– Мистер Деронда, я хочу узнать, почему мое участие в игре показалось вам предосудительным? – прямо спросила Гвендолин. – Потому ли, что я женщина?

– Не только. Но оттого, что вы женщина, я сожалел еще больше, – ответил Деронда с ослепительной улыбкой. Теперь уже существовало обоюдное понимание, что ожерелье прислал именно он. – Думаю, мужчинам тоже было бы полезно отказаться от азартных игр. Это занятие одурманивает, а интерес нередко перерастает в болезненную зависимость. К тому же я испытываю отвращение, когда вижу, как одни с торжеством сгребают кучу денег, тогда как другие оплакивают проигрыш. – Голос Деронды звучал все более негодующе. – Я бы назвал такое поведение низким, если бы не считал его всего лишь предосудительной ошибкой. На жизненном пути часто встречаются ситуации, когда наше приобретение – это чья-то потеря. Таков один из безобразных аспектов общества. Следовало бы приложить усилия к его искоренению, а не получать удовольствие от участия в постыдном состязании.

– Но ведь вы признаете, что иногда мы не в силах что-то изменить? – тихо спросила Гвендолин, поскольку ответ оказался совсем не таким, как она ожидала. – Я имею в виду, что все вокруг происходит независимо от нашей воли. Далеко не всегда мы способны сделать так, чтобы наше приобретение не стало чьей-то потерей.

– Совершенно верно. Именно поэтому следует особенно стараться там, где это возможно.