— Не знаю, слышали ли вы когда-нибудь обо мне.
— Конечно, я помню, — прервал князь, — опеку ваших дядьёв, навязчивое желание последнего выдать вас замуж.
— Он добился желаемого, — говорила далее княгиня, — едва я подросла, меня выдали за его сына, но без папского позволения, с которым высланный в Рим доверенный старый клирик не вернулся. Заключившая брак и вернувшаяся на двор королевы-матери, когда этот брак был ещё тайным, я пала жертвой не моих вин. Мой муж был убит в стычке, мой отец умер от отчаяния: я осталась вдовой с ребёнком. Брат моего мужа в то время как раз вернулся из-за границы, но ни несчастного брака, ни ребёнка законными признать не хотел. Более того, этого посмертного ребёнка старался и старается схватить, чтобы самому стать собственником. Юность моего бедного ребёнка есть постоянной борьбой с преследованием; я, мать, должна была разделиться с ним, бросить его, оставить, чтобы не притягивать на него опасность. На него несколько раз нападали подосланные люди, только Божье Провидение его спасло.
А кто знает, что делается с ним теперь! — добавила она, плача. — Без опеки сирота, должно быть, хлеб клянчит. Я предпочла для него бедность смерти и отказалась от него на время. Я сама уже считалась умершей, и моё имущество захватили.
— Вы? — спросил живо князь.
— Да, после моей тайной поездки к королю, пан брат, не в состоянии узнать, что со мной стало, объявив о смерти, захватил собственность.
— Её вам вернут, — сказал маршалек, — но ребёнок? Суд признаёт этот несчастный брак?
— Он в руках ксендза, который для получения расторжения повёз доказательства в Рим.
— А тот ксендз, скажите, вернулся?
— Я никак не могла узнать.
— Его имя?
— Хаусер.
Радзивилл минуту подумал.
— Давно отправлен?
— Лет пятнадцать назад.
— И никакой вести?
— Никакой.
— Это ужасно! — воскликнул Радзивилл. — Но должны жить свидетели?
— Не знаю, но найти их я не могла, только одна женщина.
— Его величество король знает вас? — добавил Радзивилл, тревожно всматриваясь в княгиню.