— Ни после меня, никогда! — воскликнула вдова с пылом. — Но с разбойником…
Соломерецкий живо прервал:
— Остерегайтесь, чтобы я вам также не отвечал подобным, а может, ещё более плохим словом.
Вдова зарумянилась, но, не отступая, закончила:
— С разбойником, который нападает на дороге, торгуемся о жизни, татарину даём выкуп. Хотите, чтобы я вам заплатила за жизнь моего сына?
— Я заплачу вам, лишь бы только вы не клали на голову незаконнорожденного подкидыша наше имя.
— Что хотите за его признание? — сказала княгиня, будто не обращая внимания.
Соломерецкого мял в руке коврик, о который он опирался, и молчал.
— Половина моего состояния за жизнь ребёнка.
— Отдайте мне всё, и я не признаю его! — ответил князь гордо.
— Это последнее ваше слово? — спросила она.
— Последнее! Послушайте меня, не хочу вас брать хитростью. Я буду преследовать этого ребёнка, гоняться за ним, стараться его погубить. Вы не защитите его от меня, ничем не выкупите. Это моё последнее обещание. Ваша собственность перейдёт ко мне.
— Никогда! — воскликнула женщина, вся воспламеняясь. — Если этот ребёнок не наследует их после меня, пойду замуж.
Соломерецкий задрожал.
— Посмотрим, кто отважиться жениться на вас. Вы хотели войны, вы пришли, чтобы тронуть меня за живое, я никогда не отказывался от борьбы, даже с женщиной, — добавил он, — и вам в ней не отказываю. А теперь, кажется, мне уже нечего вам сказать.
Отчаяние, которое до сих пор поддерживало Соломерецкую, перешло в испуг и полный упадок сил. В ту минуту, когда князь договаривал последние слова, долго накапливающиеся слёзы покатились по её лицу. Она упала на колени и заломила ладони.
— Брат, — воскликнула она душераздирающим голосом, — брат, смилуйся надо мной, над ребёнком, над сестрой, родственницей, пожалей!
Эта внезапная перемена вызвала только улыбку на губах князя.
— Так быстро, — сказал он, — от проклятий и оскорблений до слёз и просьбы! Одно не действует на меня больше, чем другое.
Однако вдова, не остывшая от этих колких слов, по-прежнему восклицала: