— Ради Бога! Матере! Матере! — воскликнула она, складывая руки.
— Но я ни о чём не знаю.
— Мой дорогой старый Чурили, ты никогда не умел говорить ложь так, чтобы не покраснеть и не выдать её. И сейчас ты меня обманываешь. Ты знаешь. Ты был бы так жесток, чтобы скрывать от измученной матери?
Связанный, смущённый старик под взглядом княгини и сына промолчал, потёр лоб, застонал.
— Вот это несчастье, — шепнул он, — никогда не могу сохранить тайны. Чёрт меня попутал лезть в это,
— Ради Богу, прошу вас!
— Ну, ну, тихо, кто-нибудь может услышать. Что же делать?
— Ты знаешь, где он?
— Знаю, — шепнул старик, — но не скажу, этого не скажу.
— Кто его похитил?
— Я! — сказал Чурили. — Я!
— Ты?
— Для чего?
— Чтобы вы, напуганные братом, не имея в руках ребёнка, не могли, ради спасения его жизни, отказаться от фамилии отца и его будущего, к чему вы были уже готовы.
Княгиня потерала дар речи.
— О! Достойный старый друг! Ты! Повтори мне, ты его увёз?
— И не хотел ничего вам говорить, чтобы это случайно не разнеслось. Но не беспокойтесь об этом. Он в надёжном, безопасном месте.
— Слава Богу! — воскликнула Анна. — Это правда? Это правда?
— Как видите меня живым.
Когда пан Чурили это говорил, на улице загремело, прокатился рыдван и затем у двери послышался настоятельный голос, знакомый голос князя Соломерецкого, который, расталкивая в гневе слуг, бежал в комнату.