Олаф узнает про болезнь бабушки. От ребенка никакой тайны спрятать невозможно.
Со свойственным себе спокойствием духа он требует покупать ему надувные шары, гирлянды, детское шампанское и пирожные. Сидит у себя, вырезает из картона гусей, орлов, носорогов и слонов, разрисовывает их различными цветами и составляет плейлист в "Спотифай".
При всем при том, он серьезен и собран, в нем невозможно обнаружить ни печали, ни страха, все эти вырезанные фигурки и песенки свидетельствуют о непоколебимой уверенности, что бабушка выздоровеет и вернется. Олаф не сомневается. Я сунул бы ему ладони в голову и взял для себя немного из этой надежды.
Молодой готовит приветственный прием и представляет, как его любимая бабуля появится у нас, и все вместе мы, окруженные бумажными зверями, станем праздновать, слушать веселую музыку и кушать пирожные.
Он утверждает, что бабушка устраивала ему столько приемов, что пора уже и отблагодарить, пришла его очередь. Я объясняю, что бабушка будет в больнице еще долго, понятное дело, что она к нам еще вернется, в отношении этого нет никаких сомнений, а Олаф с миной судьи заявляет, что нам следует быть готовыми к ее возвращению в любой момент.
Сейчас вечер. После белой ночи, полуживой от курева, я отрываюсь от компьютера и целый час провожу за раскрашиванием зверей, Олаф в это время вытаскивает колонку в прихожую и начинает работу над приветственным плакатом.
Мать устраивала ему приемы по любому возможному поводу. Таким образом она показывала ему кажущуюся красоту жизни и доказывала, какие же мы с Кларой скучные.
По-моему, на его шестой день рождения она сняла зал в кондитерской у Парадовского[61] и заказала торт в форме дракона Беззубика из "Как приручить дракона". На месте уже ожидал клоун, жонглер и пожиратель огня, а еще мужик с дрессированной свиньей, веселой, словно щенок. День рождения прошел замечательно, вот только завершился печально, потому что Олаф полюбил ту веселую свинку и хотел забрать ее домой. Мать даже торговалась с тем мужиком, и только Клара дала всему предприятию отпор: уж чего-чего, но хряка на Витомине не будет.
Когда Олаф полюбил артурианские легенды, мать переделала всю виллу в замок.
Из окон свисали серые полотнища, что имитировало романские стены, на крыше лопотал флаг с драконом и пошатывался рыцарь из картона. Устанавливая его там, я чудом не грохнулся на землю. А за домом ожидал валун, который я, по заданию матери, притарабанил из самого сквера Ковчега.
А в камне торчал пластмассовый меч.
Ну да, она же сказала мне просверлить дыру.
Олаф, тогда самый счастливый ребенок под солнцем, извлек бесценный клинок, а мать подула в трубу, надела на внука алый плащ и бумажную корону и повела его на второй этаж, где ожидал большой стул из Десы[62], переделанный в трон.
Случались и выезды. Точно уже не вспомню как – незадолго до того, как у нее отказало бедро – мать прилетела к нам в мелких локонах, платье в цветочек и в широкополой шляпе и объявила, что забирает внука на короткую экскурсию. Ну и забрала. Я-то думал, что на Хель. А она, уже выходя, бросила, что им нужно успеть на паром в Копенгаген, потому что их ожидает парк "Тиволи" и огромные карусели.
Были они и в берлинском музее, где имеется самый большой в мире скелет динозавра, и в Леголенде в Ютландии. Прибавим сюда и тот ебаный Борнхольм. Потом Клара ограничила контакт моей матери с внуком; та перенесла это крайне тяжело, Олаф тоже: он пинал стену и вопил, что хочет к бабуле.
А до того она похищала его и на более мелкие поездки: в Варшаву, Познань и в тот невероятный дворец, который какой-то псих выстроил на Кашубах. Все время она повторяла, что ей хочется, чтобы Олаф знал: насколько прекрасна жизнь.
Со мной в детстве она поступала подобным образом, в меньшем, правда, масштабе, потому что не хватало бабок. Сам я все эти приемы и выезды ненавидел.
Олаф же явно бабушку любит.
ebooksa