У родителей вообще не было собственных денег, только чеки от правительства, так что мамочка долго рассуждает еще и про них. Еще подробно рассказывает про акции в супермаркетах, на которые возил ее Блейк, ведь у нее самой прав пока не было: о половниках за полцены, о хромированном тостере и пылесосе, а еще об огромном впечатлении, которое вызвало у нее громадье товаров в магазинах. В Польше, к примеру, кастрюли можно было купить только из-под прилавка. Радиоприемник бабуля купила в рассрочку после того, как получила рабочий кредит.
Мама просила Блейка, чтобы тот как можно больше разговаривал с ней по-английски, потому что ей хотелось учиться, бравый агент исполнил ее просьбу и не слишком нахально пялился ей в декольте.
- Мужчины все время оглядывались на меня, честное слово, - хвастается мама.
Вот в это я, как раз, поверить готов.
Еще слушаю о частых выездах в столицу. Старик исчезал в здании центра ЦРУ, а скучающая мать решила бродить по городу, несмотря на запрет Блейка. И вот бубнит про уличные пробки и про аренду велосипедов на бензозаправочных станциях; призывает воспоминания о торговцах, предлагавших омаров с деревянных столов, о детях с конфетами в бумажных рожках, о деревянных сараях на тылах каменных домов, но больше всего бухтит про чернокожих.
Понятное дело, при этом она использует совсем другие слова, так ей хочется меня разозлить. И специально излагает лишь бы что, только бы оттянуть операцию.
Она заметила, что в автобусах в распоряжении белых было множество места, а цветные теснятся сзади. Им запрещали заходить в большинство кафе, парикмахерских и прачечных, в начальных школах имелось по два входа; у черных были даже свои кинотеатры. Мать была поражена этой несправедливостью, она до сих пор живо о ней рассуждает.
Она вспоминает волнения после ареста Мартина Лютера Кинга, когда полиция валила в демонстрантов из водяных пушечек, когда лилась кровь и во все стороны летели шляпы. Я же с вредной вежливостью спрашиваю, почему она, в таком случае, продолжает называть чернокожих неграми. Почему надпись над входом в виллу до сих пор пугает?
- Я лучше знаю, отвечает мать и начинает болтовню о телевидении.
В общем, она мечтала о телевизоре, как когда-то бабуля. И она попросила Арнольда Блейка, чтобы тот записал ее в очередь на такой.
Изумленный Блейк тут же завез маму в магазин, где стояло множество телевизоров. Это лишило ее дара речи. В конце концов, они взяли модель "Филко", телевизор, встроенный в деревянный шкафчик, это я хорошо знаю, поскольку мать сообщает даже про цену и золотистую отделку на углах.
И с этим телевизором получилось хорошо, потому что старик исчезал на долгие недели: он сидел в Вашингтоне или охотился.
- Когда он возвращался, мы проводили друг с другом все время, он не мог от меня отклеиться, только так было нечасто, - слышу я, после чего мать переходит к краткому изложению любимых передач тех лет, балаболит чего-то про семейство Робинзон в космосе и летающей монашке – честное слово, та парила в воздухе в трепещущей на ветру рясе.
Действительно, именно это она и помнит: пингвина[60] в американском небе и другую телевизионную хрень?
Спрашиваю, была ли она разочарована пребыванием в Штатах и мрачнеющим стариком. Мать тут же отвечает, что жизнь – это море забот, так что не о чем беспокоиться. Но я же лучше знаю, мы не жалуемся, а она не желает говорить об отце плохого.
Перед тем вся Гдыня принадлежала им, были спектакли, танцы до утра, рауты и водяра из хрустальных бокалов. А помимо того, она училась, работала, дни были тесные. А в Штатах вышло так, что времени у нее уж слишком много.
Они сбежали, и тут началась последовательность допросов, каких-то тайных убежищ, в конце концов, они очутились в какой-то дыре, словно потерявшие голову крысы. Старик пил и где-то шатался, возвращался до смерти влюбленный, истосковавшийся хищник.
- И это даже не была бомбардировка любовью, - говорит мама, - скорее уж ковровый налет.
Свои телепередачи она смотрела, вооружившись бутылкой вина, блокнотом для черновиков и взводом карандашей. Мать зубрила английский, записывала слова и предложения, а когда выпивала лишнего, представляла себе, что бабуля сидит рядом, дымит "альбатросиной", и вместе они восхищаются речью Кеннеди, который как раз выставил свою кандидатуру в президенты.
- Я училась, сколько себя помню. И вдруг совсем нечего было делать. И мне всего хватало, потому что у нас были те чеки от правительства, но я чувствовала себя со всем этим паршиво. – И с ноткой меланхолии мама берет курс на концовку. – Мне показалось, что тронусь вперед вместе с жизнью, когда освою английский язык. В тоге, так оно и вышло. А Кеннеди был классный парень, он щурил глаза и скалил твои те конские зубы. Черт, а не мужик! Понятное дело, Джеки им попользовалась. Я ведь тоже взяла себе черта, и как это для меня закончилось?
ebooksa