Обе дамы не любят одна другую, и если что меня по-настоящему трогает, то как раз это отсутствие симпатии и деланная сердечность, та мягкая, но глубокая пропасть, проходящая через нашу семью, перескочить которую способен только Олаф.
А чтобы было еще смешнее, мать ужасно уважает Клару. Она считает ее красивой, умной, замечательной и трудолюбивой девушкой, ну, может быть, излишне принципиальной. Просто, как ей кажется, я женился слишком рано.
Как-то раз мы шли по Гдыне, она же разглядывалась, словно маразматик-неудачник, и показывала, сколько у нас здесь красивых девушек.
Только я уже нашел красивую девушку.
Она меня убалтывала, чтобы я пользовался жизнью, немного разбил чьих-то сердец, при случае размял бы немного и свое, и нашел ту единственную, настоящую любовь лет после тридцати. Теперь я понимаю: совсем как старик.
На это я ей отвечал, что с той подходящей девушкой я уже познакомился, и что никакой другой просто не хочу. Если бы я сделал, как она советовала, то прожил бы почти два десятка лет без своей любимой личности, так где тут смысл?
И, собственно, вообще, мама, как у тебя складывается с мужиками?
Эта тема для особой истории.
Когда мы поженились, мать проглотила наше счастье, подкинула денег на пиршество и на свадебное путешествие в Тунис. Все это со старой припевкой, что обязательно необходимо радоваться. Лично я бы предпочел бабки на руку, но просить никогда бы не стал.
Ведь я же радуюсь, только дома.
К сожалению, в последнее время причин для радости мало.
Я говорю Кларе о том, что планирую. Стану ходить к матери каждое утро и слушать ее болтовню, от часового опоздания в "Фернандо" небо на землю не свалится, домой приеду после десяти вечера, быстренько все запишу, что услышал, посплю, а утром опять к маме.
По мнению Клары, это дурацкая идея. И я мигом свалюсь без сил. Тут она выходит с предложением, что мне не обязательно торчать в "Фернандо" с утра до ночи; Куба поможет мне и заменит меня, так что мы со всем справимся.
Поясняю ей: что ни в коем случае, потому что у Кубы больше добрых пожеланий, чем умения в руках, а кроме того, у него тоже наверняка имеются собственные проблемы, о которых он не говорит. Это наше дело. Наш ресторан. Так о чем мы вообще говорим? Двухголосие матери и опухоли прекратится через пару дней, ей сделают операцию и настанет спокойствие.
Она же может говорить и говорить, замечает Клара.
Самое большее – неделю. Это ведь недолго. Я же напрягусь и выдержу.
Клара склоняется и касается моего лица, опираясь ладонью на мою грудь, и говорит, что у меня совершенно синяя, сухая кожа, безумные глаза, что я исхудал, и что от меня несет. Я очутился на самой грани, чего, по ее мнению, я не замечаю, и вот тут она права. Я спокойный и сильный, все под контролем.
Я же работал по двадцать, по тридцать часов беспрерывно, и со мной ничего не было.
- Дастин, не пиши, - подходит Клара с другой стороны. – Я все понимаю. Хеля уперлась, и с этим мы ничего не поделаем. Да, ты прав, выслушай ее до конца, после чего пускай ее прооперируют. Только не сиди по ночам и не пиши. Тебе нужно спать. А если будешь печатать до утра, а потом еще лететь к матери, случится что-то нехорошее.
Она права, так что мы ложимся в кровать.
ebooksa