Мать отказывается стоять в очереди. Мы садимся за паршивый столик, вдвоем, уксус между нами, в нем полно аминокислот и минеральных солей; в таком уксусе можно сварить орехи с сахаром и прибавить к селедке, хотя уксус как раз снижает сахар, уменьшает его содержание в организме; это парадоксальное блюдо: та самая сладкая селедка с орехами. Приготовление еды немного походит на жизнь: оно примиряет то, что мириться не желает, напоминает дом, наполненный ссорящимися жильцами; во всяком случае, уксус, прибавленный к селедке, увеличивает чувство сытости; съем одну селедку, а чувствую себя так, словно после парочки или близко того, за что следует благодарить уксус.
Платон посещал мать и в их первом укрытии и поспешил за нею в огромный дом на предместьях Крофтона. Чаще всего она видела его в подвале, куда заходила с бельем. Он стоял, опершись о биллиардный стол и совал черные пальцы в лузы. Еще он появлялся в салоне, когда родители слушали радио или пластинки Рея Чарльза и Билли Холидей, ели говядину по-бургундски или же тефтели с виноградным желе. Мать, оставаясь одна, пила вино и смотрела телевизор. Платон тогда вставал за креслом, а его присутствие чувствовалось по запаху соли и звуку падающих капель.
Еще он полюбил газон за домом, в особенности, осенью, когда он стоял там среди листьев, точно так же, как мама сегодня – в халате, стискивая бычок по-русски: между большим и указательным пальцами.
Он водил глазами по округе и лишь иногда переносил на маму пронзающий взгляд.
Родители полюбили Чесапикский залив, куда ездили на уикенды. Там снимали номер на втором этаже с видом на воду и ужинали под открытым небом, за столом, липким от пива и жира. Мама чувствовала себя там, будто в палатке, даже обдумывала переезд, но папочка желал остаться поближе к Вашингтону.
К гниющим мосткам приставали лодки, полные крабовых ловушек, по берегу чинно прогуливались пеликаны и канадские гуси, а в воде, в паре десятках метров от берега, опять же, как мать сейчас, стоял наш бравый моряк с глазами, как водяные могилы, и спокойно чистил апельсины.
Увидела она его и на концерте в "Конститьюшн Холл". Элла Фицджералд держала микрофон, словно цветы, ее голос был то успокаивающе теплым, то вновь дробил стекло, но вся проблема заключалась в том, что в элегантном кресле перед матерью торчала знакомая, лохматая башка Платона.
- Он давал мне понять, что никуда не сбежит. Что никогда не оставит меня в покое, - объясняет это его присутствие мать и срывается к стойке, перед которой, наконец-то, уже никто не ожидает. Там она заказывает бутерброд с моцареллой и половину стакана теплой воды. Поясняет, что вода не может быть ни тепловатой, ни горячей; острым ногтем показывает, где находится половина стакана, после чего возвращается ко мне.
Мать рассказывает, что чаще всего Платон появлялся в доме по вечерам, когда отец куда-нибудь выезжал. Он не делал ничего плохого, просто чтоял, чего-нибудь ел и истекал водой; к этому всему даже можно было привыкнуть.
С психами не беседуют, с раком я тоже разговаривать не стану, но переламываю себя и спрашиваю, действительно ли мать видела дух моряка, которого пришила посреди Балтики. И посещал ее так долго, сколько она торчала в тех Штатах?
Мать вливает немножечко уксуса в воду, перемешивает, так получается квас, который, по ее мнению, хорошо действует на желудок. Выпивает глоток и подвешивает взгляд в пространстве где-то у меня за спиной. Говорит, словно бы осознавая, что я ей не поверю, да еще и пальчиком качает.
- Он никогда так и не ушел. Сейчас он стоит вон там.
Я посвящаю жену в собственный план.
Ночь. Мы сидим на кухне, Клара пьет вино, а я – кофе по-турецки, курю, выдувая дым приоткрытое окно, и поглядываю на открытый компьютер, так сильно мне хочется печатать.
На Кларе блузка в цветочки и сережки с камешками.
Она просит, чтобы я уже лег, и напоминает, что утром мы же тут едим. Неужели мне хочется, чтобы Олаф вошел сюда, когда все будет вонять дымом?
Она никак не может мне надоесть, словно бы я только-только начал ее узнавать и радовался раскрытием очередных тайн. Вглядываюсь в ее темные глаза, в это благородное лицо иальянки, которая сама с Италией имеет столько же общего, что пицца с ананасом; прослеживаю за ладонью, которая блуждает у волос, и за носом, возможно, и крупным, зато красивым, который всегда морщится, когда супругу что-то беспокоит.
Сейчас, к примеру, она пытается оттянуть меня от матери.
И она это делает не по злой воле, ею руководствует страх.
ebooksa