Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

К сожалению, Блейк нифига не знал, поскольку его держали подальше от этого дела, по-видимому, из-за этой его увлеченности. Он развел своими мохнатыми лапыами, а мать погрозила, что напоит отца в усмерть, засунет в багажник, и они поедут хрен знает куда, пускай даже и в Венесуэлу. Мужик, похоже, был взволнован этим, и успокоил, что вся операция пройдет под охраной людей из Фирмы, которых зовут Уолтер и Кейт.

И Кейт, рассказывает мать, была той женщиной, которая передала отцу деньги.

Еще раз мать попросила отца, чтобы они остались в Америке. Ей было страшно, и она напоминала ему, что до сих пор делала все, что он хотел. Сбежала в Америку, застряла в этом дурацком Мериленде и сидела с ним все эти годы, которые он радостно пропил, так что теперь мать имеет какое-то право получить что-нибудь взамен.

- Не хочешь, так и не едь, - ответил отец. – Ты уже второй раз пробуешь разделить меня и ребенка.

Когда она это услышала, то действительно планировала остаться, но ночью пришел Платон.

На этот раз на нем была моряцкая рубаха, белый мундир, пояс с золотой пряжкой и фуражка, а пальцы у него блестели от жира. Он толкнул спящего отца в плечо. Никогда раньше он ничего подобного не делал.

Старик проснулся, и он даже не был удивлен. Платон отдал ему салют, а мина у него была такая, словно принес ему рапорт о поражении.

Старик поднялся, надел высокие сапоги и черный мундир военно-морского флота, тот самый, который они затопили в Балтийском море. Мама даже пошевелиться не могла.

Под конец отец взял фуражку и припоясал кобуру. Платон открыл ему дверь. Они исчезли внизу. Мать пялилась на пустую половину кровати, а когда страх немного отпустил, бросилась к окну. Отец с Платоном уже добрались до деревьев за домом.

Мать выбежала в одной лишь ночной рубашке, босиком, на декабрьский снег. Там ожидали лысые деревья прогоревший мангал возле можжевельника, больше ничего.

Она долго бродила, зовя отца, пока тот наконец не появился. Он вышел из дома, сонный, в пижаме. Обнял ее. Спрашивал, что случилось, зачем бегает по опушке, ведь порежет себе ноги. Кто-то их преследует?

Мать ответила, что ей приснился страшный сон.

Отец вытер ей щеки и глаза, у него были теплые ладони, от него пахло сигаретами без фильтра, и он говорил, что все это глупости, потому что он любит ее больше всего на свете и никогда не бросит.

О лифте

До Вены летели больше десяти часов, потому что попали в снежную бурю, в крыло ударила молния. По плитам аэродрома они прошли, ослепленные декабрьским солнцем. Старик ожидал их багаж и бесился, а мать подумала, что они как-нибудь проживут эти дни: Юрий приедет и уедет, да и о чем им вообще говорить?

Посещение нового города, по мнению матери, похоже на раскрытие набитого вещами шкафа, когда всякий мусор падает на голову: двухголовые орлы, стерегущие ворота, десятки памятников императорам и генералам, мраморные Дианы и пухлые пушки.

Поехали на такси. Сквозь туман пробивались красные трамваи со снегом на крышах. Я слушаю про стены с дырами от пуль и неработающие фонтаны, о живописных падениях конькобежцев и об осаждаемых пивных, а еще о том, как мама приклеила нос к стеклу, и ей было хорошо.

К моему несчастью, она твердит, будто бы все пребывание в Вене помнит, словно это было только вчера. Опасаюсь монолога про шницели, но получаю вот такой вот о лифте.

Ночевали они в гостинице "Бристоль". Перед входом ожидал портье в котелке, с медного потолка свисали хрустальные люстры, бой внес чемоданы в лифт.

Он был выполнен из дерева, мрамора и искусственного золота.