Не дадим гордости ввести нас в самообольщение. Не будем возлагать ответственность за это ни на Толстого, ни на Пашкова, ни на науку, ни на какие-либо иные обстоятельства жизни. Сознаем честно, что сами мы в том всего более виновны.
Разве мы научаем понимать главенствующее значение верховного закона христианского Откровения? Разве мы
делаем из этого закона логичные выводы для истинного понимания при свете его всего вероучения и определённой программы мирного христианского прогресса и стройной организации жизни на христианских началах? Разве мы научаем понимать цельное христианское мировоззрение, определённый христианский идеал, легко усвояемую в своей простоте христианскую этику? Нет. Мы затеряли высший закон христианского Откровения среди пестроты многоразличной буквы догматов, исторических фактов, церковных преданий и православной обрядности. Мы не научаем понимать, что живая любовь важнее всяких богословских знаний, всяких благочестивых упражнений, не научаем понимать даже и того, что живая разумная любовь («всем разумением») требуется церковью более соблюдения постов и мелких постановлений чисто временного дисциплинарного характера. Мы не научаем быть логичными и последовательными в любви. А ведь любовь и есть животворящий дух самой веры, самого Откровения. Она и есть объединяющее начало, дающее стройность всему вероучению. Любовь – разум веры и цемент всего вероучения, сплачивающий его в одно разумное единство. Лишив верховный закон христианского Откровения подобающего ему места, затеряв его в массе богословских знаний, сообщаемых на уроках закона Божия и лекциях богословия, мы тем самым оглупили веру нашу, лишили её возможности удовлетворять умы и сердца, стать основой определённой программы мирного прогресса в жизни верующих. Всё вероучение в наших устах является бесформенной грудой разнообразной буквы, не одухотворённой, не упорядоченной и не оразумлённой ясным пониманием первенствующего значения верховной заповеди христианского Откровения. «Знания надмевают, любовь научает». «Кто любит Бога, тому дано знание от Него»[62]. И чем больше даётся знание отрывочной буквы без понимания верховного значения любви, тем больше человек становится или сухим схоластиком, совершенно не способным оказывать живое воздействие на жизнь, или врагом веры, именно на уроках закона Божия почерпнувшим такое понимание веры, при котором она совсем не применима к практической жизни, как бы признаётся утопией, которую осуществлять в жизни совсем не нужно и даже невозможно. Как честному человеку при таких обстоятельствах не стать врагом жизни или врагом веры, а не двоиться между несовместимыми требованиями веры и жизни! Как по мере умственного развития не сознавать эту роковую дилемму! Как не выбрать жизнь и остаться на стороне веры, когда человек не понимает верховного значения любви, вера, именно благодаря этому, не может удовлетворять ни разума, ни сердца его, тем более не может дать ему привычек любви. Как не стать ему врагом этой веры, которая только тревожит его совесть полной неприложимостью её требований в практике его жизни, не указывая ему ни определённого идеала иной жизни, ни практической программы упорядочения жизни на основах этого идеала. Самое вероучение распылено непониманием верховного закона о любви.
И всё это исправится, как только мы покаемся в преступно малой любви нашей к Богу и правде Его, допустившей нас так мало любить Бога всем разумением нашим, что затмилось в умах наших понимание первенствующего значения верховного закона о любви. Как только взойдёт солнце этого закона и осветит собой все вероучение, всё станет просто, ясно и логично. Говорю это по опыту. Когда, изучая откровение, я понял эту правду, вера стала источником утоления всех наивысших запросов ума и сердца, самою разумной основой жизни, которую я не могу променять ни на какую иную основу, вполне сознавая её высшую правду. Среди законоучителей и профессоров богословия есть люди, сознающие эту правду, но их слишком мало. Во благо церкви поместной необходимо, чтобы она потребовала от всех, кому вручает святое дело научения боговедению, немедленно и цельно стать на этот
Раз мы признаем верховное значение любви, станет потребностью совести нашей приобрести добрые навыки устойчивой любви, стать логичными в любви, оставаясь верными ей всем складом ума, всем складом симпатий, всем укладом жизни нашей. Покаяние исправит и ум, и сердце, и жизнь нашу.
Отчего в христианских школах не только не отведено место первое воспитанию воли в направлении христианского понимания добра, воспитания духа к добрым навыкам устойчивой любви, кротости, смирения и великодушия? Отчего у нас так мало людей, способных стать воспитателями, так мало, что на каждом шагу можно слышать сомнение в возможности найти их. Горе, горе нам, потому что это правда! В церкви нашей так мало людей с любовью упорядоченным умом и сердцем, крещёным любовью, что трудно найти воспитателей, способных с разумной любовью отнестись к воспитываемым, способных не исказить самых святых принципов, понимая и прилагая их с любовью. И вот мы не можем призывать к любви, сами не понимая её разумного, мирового, вечного значения. Горе нам, потому что дети наши остаются не дисциплинированными любовью и дошли до того, что ещё на школьных скамьях в самой грубой форме выражают озлобление своих не дисциплинированных любовью сердец, юноши наши в стенах высших учебных заведений храм науки обращают в вертеп разбойников. Горе, горе нам. Всё это наша вина, потому что сами мы не дисциплинированы любовью, не любили детей и юношей наших до разумной любви к ним, до братского единства с ними, до оразумления любви для них. Горе нам: мы были не старшими друзьями, не любящими братьями, а сухими педантами-педагогами, тем вицмундирным начальством, которое только умело требовать к себе повиновения, не любя до потребности убеждать умы, достигать сердечного единения.
Мы не можем призывать к кротости, сами не понимая разумной христианской кротости, которая с покладистой уживчивостью беспринципного непротивления злу ничего общего не имеет. Мы сами слишком мало любим, чтобы понять
Мы не можем призывать к смирению, сами
Мы не можем призывать к великодушию, сами чужды благородства духовного и великодушной справедливости. Мы и великодушие оклеветали, превратили его в попустительство бессрочного коснения во зле, в терпение не на доброе дело созидания добра, а на злое дело бессрочного застоя и вредного попустительства всяких злоупотреблений, всякой неправды. Дети и юноши наши возненавидели великодушие, потому что и тут им предлагалась одна буква мертвящая, лишённая животворящего духа
Что же удивительного, что мы пожинаем то, что сеяли, что дети наши превратились в бесноватых и стремятся весь храм церкви поместной, весь храм отчизны нашей превратить в вертеп разбойников. Мы не научили их пониманию любви, мы не воспитывали их в привычках любви, мы не возвысили их до добровольной дисциплины любви, мы не призывали их разумно устроять жизнь на началах любви и братского единения, мы не указывали им пути, достойные любви, ту разумную программу мирного прогресса, которая без грубой борьбы и жестокого разрушения зданий на головы в них живущих может надёжно и быстро привести нас к мирному благоденствию жизни на основе любви и братского единения. Мы говорили им: верьте в Бога-Любовь, но не мечтайте об утопии организации жизни на началах братства и любви. Они отвернулись от нас с негодованием, – и были правы, не мирясь с нашим отношением к вере и жизни. У них не хватило любви, чтобы самостоятельно додуматься до лучшего отношения к вере, до разумения путей любви к созиданию правды любви в жизни. Нам ли бросать камень в них за это?! Горе, горе нам! Пора покаяться, от всего сердца сказать Господу: «беззаконие мое аз знаю и грех мой предо мною есть выну Тебе Единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих!»[63]
Горе, горе нам! Мертвенность и распыление во всех областях жизни нашей, потому что нет животворящего духа любви в нас и верховный закон о любви у нас в пренебрежении и забвении. Всё те же мертвенность и распыление, которые делают вероучение наше никого не убеждающим и никого не научающим, школы наши – не упорядочивающими умы и не воспитывающими сердца, делают и жизнь нашу семейную, общественную, церковную и государственную такими же хаотическими грудами неупорядоченной буквы. Везде и во всём тоже распыление, та же мертвенность! Самое семейное начало расшатано до того, что супруги и дети с трудом переносят взаимную зависимость, которая в отсутствии цемента любви становится из сердечной потребности мирного единства цепями, которые и стремятся порвать. Любовь заставила бы покаяться в малой любви друг к другу. Изменив любви к Богу до непонимания жизненного значения Его верховного закона о любви, мы не алчем и не жаждем любви, любовью называем себялюбивые капризы сердца нашего; где же нам устоять в любви друг к другу! Мы недостойно приступаем к таинству брака и благодать любви не даётся нам.
Распыление и мертвенность в жизни приходов и во всей церковной жизни нашей. Представители священной иерархии и Духовное ведомство наше не любят мирян, – т. е. громадное большинство представителей церкви поместной, – до желания сердечного единения с ними на православных началах соборности, до признания за ними прав, признанных за ними соборной и апостольской церковью во времена «первой любви», когда апостолы их называли «живыми камнями, устрояющими дом духовный, царственным священством, народом святым, людьми, взятыми в удел»[64], до сознания своей нравственной обязанности «не властвовать над ними», а быть для них живым примером «веры, действующей любовью». Миряне, поверив, что у них нет никаких прав, не признают за собой и никаких обязанностей к церкви. Они не любят церкви до сознания себя «присными ей», как они «присные Самому Богу», до сознания своих нравственных обязанностей в ней и высокого значения для них тех прав, без которых они не могут исполнять и эти обязанности. Они стали совершенно равнодушными к церкви и судьбам её. От равнодушия до враждебности один шаг, и с каждым днём увеличивается число тех, которые из рядов равнодушных переходят в ряды враждебных. Не любя церковь, отчуждённые от неё самим укладом нашей жизни церковной, они тем менее имеют основания любить чиновников духовного ведомства, которые без участия их распоряжаются судьбами церкви поместной, властвуя над ней и считая всякое проявление самодеятельности мирян за крамолу и неповиновение духовной власти. Горе, горе нам, допустивших церковь нашу до этой распылённости, до этого омертвения жизни церковной.
Распыление и мертвенность в жизни крестьянских общин и во всей социальной жизни нашей.
ты эти они должны употребить с наибольшей пользой для дела Божия, для всей церкви Божией, на пять полученных талантов принеся в сокровищницу мирного благоденствия царства Божия другие пять талантов, что растрачивая эти таланты себялюбиво без пользы для церкви и дела Божия, они зарывают их в грязь земную. Они растрачивают эти таланты на роскошь, на корыстные предприятия, на экономическую борьбу, не устрояя жизнь бедных на новых началах во славу Божию и во благо церкви, а только успокаивая совесть свою или, что ещё хуже, подкупая общественное мнение той
Вот истинный корень всех нестроений жизни нашей, всех бед и скорбей, обрушившихся на отечество наше, как только обстоятельства жизни заставили ослабить меры внешнего принуждения. Тотчас обнаружилась искусственность, механичность, призрачность нашего единства и внешнего благочиния жизни нашей. Горе, горе нам, потому что сами мы в том виноваты, мы, не возлюбившие Бога всем разумением нашим до понимания Его верховного закона о любви, до сознания жизненной правды этого закона, до насущной потребности на его правде организовать всю жизнь нашу. Горе, горе нам! Мы веками мирились со строем жизни, основанном на страхе и корысти, а не на любви, вынуждающим, как явление нормальное и неизбежное в области жизни трудовой и социальной, экономическую борьбу, прямо противоположную мирному единению честного христианского трудового братства.
То же распыление, та же мертвенность и в жизни политической нашей, в жизни всего государства нашего.
Как не любили до алкания и жажды сердечного единения представителей всей Русской православной церкви поместной и тем сделали православие из живой основы жизни государственной, объединяющей всех на началах соборности, буквой, не внушающей к себе сознательной любви, так не любили и до алкания и жажды тесного сердечного единения власти под главенством Божией милостью самодержавного монарха, ограниченного конституцией правды Божией и своего помазанничества в большей мере, чем может его ограничить какая-либо конституция человеческая, – с народом, и тем превратили самодержавие Божьей милостью в букву бюрократической олигархии.
Горе, горе нам, потому что и после всего сказанного многие из нас спросят: что же нам делать, как помочь горю, как исправить тяжёлое бремя вековых грехов наших? Горе, горе нам, потому что в этих вопросах опять и опять прозвучит неверие наше. Вера знает, что делать, и не может колебаться в путях своих. Она знает, что надо покаяться и сотворить плоды, достойные покаяния. Грех наш в малой любви, в недостатке разумения верховного закона христианского Откровения о любви, в том, что под разными предлогами не делали честных логичных выводов из этого верховного закона для честной жизни по вере, действующей любовью. В этом нам и надо покаяться, понимая, что плод, достойный покаяния, состоит в том, чтобы вступить твёрдо на путь любви и честной организации жизни на основах любви. Поверим Богу, что любовь – высшая ценность и высшая сила мира, станем алчущими и жаждущими любви, и Господь даст нам благодать любви, и эта благодатная любовь научит нас всему и укажет нам разумные пути любви для осуществления мирного благоденствия правды любви в жизни нашей. Лишь бы мы твёрдо решились ходить верою, а не видением, верить Богу и правде Его, а не нашим политическим соображениям, ни под каким предлогом не откладывая дела честного покаяния и дела честного исправления жизни нашей.
Архипастыри и пастыри Русской православной церкви! Вот, что вера, любовь, разум и совесть заставляют меня высказать как всенародную исповедь души моей. Умоляю вас во имя Бога, во имя Церкви Божией, во благо Русской православной церкви поместной и бедного, мятущегося отечества нашего, поддержать вашим авторитетным голосом слабый, неавторитетный в глазах многих, единоличный голос мирянина, которого вы, по данной вам благодати священства, не можете не признать за родственный по духу голосу самой Церкви, от имени которой я негодую о грехах наших и исповедую правду любви, веры и надежды на помощь Божию!
Я предложил краткую программу действий всем людям доброй воли, всем верующим в царство, силу и славу любви и братского единения, а не злобы, борьбы и распыления, всем, желающим путём мирного прогресса достигать мирного благоденствия нашего отечества, объединиться, чтобы явить силу добра, организовать добро и собрать под его святым стягом всех людей доброй воли в одну партию, которая будет не бороться со всеми другими, а объединяться на дело мирного созидания, столь необходимое в такое время, когда так многие дружно разрушают, и так мало людей, согласных между собою в том, что и как созидать на развалинах, нагромождённых их разрушительной деятельностью.
ebooksa