На этом конгрессе в Исполнительный комитет вошли трое сторонников Вейцмана: Киш, Липский и ван Фрисланд. Однако на плечах Вейцмана по-прежнему лежало основное бремя забот, и в своих отчаянных попытках добыть деньги в Америке и в других местах он практически не находил поддержки даже у ближайших друзей. Международная ситуация 1923 г. не благоприятствовала займам и пожертвованиям. Вскоре после конгресса Вейцман заявил в Балтиморе: еще один такой год — и мы проиграли. Возникла реальная опасность того, что сионистский конгресс превратится в вялый и бездеятельный парламент, на котором станут выступать с бесконечными дежурными речами профессиональные местечковые краснобаи, чьи рассуждения не будут иметь ни малейшего отношения к реальному положению еврейского народа. Не было ни финансовых ресурсов, ни возможности расширить экономическую деятельность, а без этого любые речи о великих перспективах на будущее не имели никакого смысла.
В 1920-е гг. во многих европейских парламентах наступил период стагнации, и сионистское движение не стало исключением. На конгрессах по-прежнему бурлили страсти, а ораторы упражнялись в красноречии, однако в целом вся эта деятельность была бесплодной и бесполезной, ибо делегаты рассуждали, главным образом, о событиях и процессах, повлиять на которые сионисты никак не могли. В рядах оппозиции Вейцману произошел раскол: одну группировку представляли сторонники концентрации усилий на Палестине, требовавшие более радикального подхода в отношениях с британскими властями (Жаботинский, Усишкин), а другую — последователи Груенбаума, в основном интересовавшиеся работой в диаспоре.
И руководство сионистской организации, и его оппозицию все больше охватывала тревога в связи с нехваткой финансов, тормозившей работу на всех фронтах. Когда был основан «Керен Хайесод», предполагалось, что за пять лет он соберет 25 миллионов фунтов стерлингов. В действительности же понадобилось шесть лет на то, чтобы собрать всего 3 миллиона. С такими жалкими суммами нечего было и думать о реальных переменах. Сионистская организация много лет жила не по средствам, и к 1927 г. дефицит ее бюджета составил уже 30–40 тысяч фунтов стерлингов. На первый взгляд эта цифра не кажется такой уж значительной: ведь, в конце концов, сионисты строили новую страну. Однако по стандартам самой сионистской организации этот долг был огромен, и действительно, долгое время покрыть дефицит не удавалось. Этой проблеме пришлось посвятить множество сессий Исполнительного комитета. В качестве другого примера можно упомянуть о «Гадесе» — сионистской организации американских женщин, которая активно наращивала фонды, но требовала, чтобы на ее проекты ежегодно выделяли 110 тысяч фунтов стерлингов, т. е. около 20 % всего сионистского бюджета тех времен. Этот вопрос также вызывал многочисленные дискуссии в Федерации американских сионистов и на Всемирных сионистских конгрессах.
До войны сионистам не удалось заручиться поддержкой зажиточных евреев, и профессор Вейцман преуспел в этом деле ненамного больше, чем в свое время доктор Герцль. Это казалось тем более обидным, что другие организации с легкостью добивались необходимых им пожертвований и вложений. Когда советское правительство в середине 1920-х гг. обратилось к американским евреям с просьбой принять участие в создании еврейских поселений в Крыму, те удовлетворили эту просьбу. А когда в 1930-е нацистское правительство наложило на немецких евреев «штраф» в размере 80 миллионов фунтов стерлингов, те в считанные дни собрали деньги. Если бы сионисты получили хотя бы малую долю этой суммы, они завершили бы строительство палестинской экономики уже в 1920-е гг.
14-й сионистский конгресс (Вена, 1925 г.) во многом представлял собой повторение двух предыдущих. Правоцентристские группировки обвиняли создателей социалистических поселений в том, что те ведут полупаразитический образ жизни, почти во всем полагаясь на поддержку сионистского движения. Бен-Гурион и его товарищи возражали на это, что сельскохозяйственный сектор в Палестине следует укреплять, поскольку сейчас на одного еврейского фермера приходится сорок два палестинских еврея, занятых в других областях производства. Груенбаум снова упрекнул Вейцмана в попытках развалить сионистское движение, на что Вейцман сердито ответил: «Я еще ни разу не отступил от принципов полноценного сионизма. Я — еврейский политик, а вы — ассимилированный еврей». Жаботинский в своей пространной и блестящей речи обрушил на Исполнительный комитет упреки в бесконечных ошибках и неудачах. Вейцман в ответ отдал должное ораторскому искусству Жаботинского, но заявил, что вся его риторика основана на предположении о том, будто дважды два — пять: вся колонизационная политика Жаботинского покоится на вере в то, что сионистское движение должно не платить за право собственности на земельные участки в Палестине, а требовать землю у мандатного правительства бесплатно. Такая политика, заметил Вейцман, могла бы сработать в безлюдной стране вроде Родезии, но в Палестине она абсолютно нереалистична.
Через два года, на 15-м конгрессе в Базеле, Жаботинский выступил еще с одной длинной речью на ту же тему, но гораздо более сдержанной по тону. Он ссылался на греческий прецедент: почему греческое правительство смогло успешно переселить полтора миллиона греков из Турции, потратив на это всего 15 миллионов фунтов стерлингов? Почему сионистский Исполнительный комитет заявляет, что ему нужно гораздо больше денег на обеспечение гораздо более скромной по объемам иммиграции? Этот аргумент Вейцман опроверг без труда: греческие переселенцы получали землю бесплатно, а кроме того, греческое правительство предоставило им семьдесят тысяч домов; и вообще, Грецию и Палестину просто нельзя сравнивать друг с другом[673]. Не следует ожидать никаких чудес: Палестина будет построена только терпеливой и упорной работой. На Базельском конгрессе произошла очередная стычка между «правыми» и «левыми»; Груенбаум снова напал на Вейцмана. Вейцман в ответ саркастически выразил сожаление по поводу того, что Груенбаум потратил столько времени зря: ведь он мог бы просто попросить своих товарищей вновь прочитать речь, с которой выступал в позапрошлом году.
Единственные крупные перемены, происходившие внутри сионистской организации, касались состава Исполнительного комитета:
1925 г.: Вейцман, Соколов, Коуэн, Липский, Киш, Раппин, Пик, Шпринцак, ван Фрисланд.
1927 г.: Вейцман, Соколов, Розенблют, Липский, Киш, Захер, Сольд, Эдер.
1929 г.: Вейцман, Соколов, Барт, Бродецкий, Капланский, Розенблют, Захер, Меир Берлин, Киш, Раппин, Шпринцак, Сольд, Липский.
Но все эти перемены почти никак не сказывались на политике Исполнительного комитета. Липский большую часть 1925 года провел в США в качестве главы Американской сионистской организации. Члены Исполнительного комитета, обосновавшиеся в Палестине, исполняли особые функции (Раппин управлял делами колонизации, Шпринцак ведал трудовыми отношениями т. д.). Практически вся политическая работа оставалась в руках Вейцмана, Соколова и их лондонских помощников. Леонард Штейн был секретарем политического департамента. В 1929 г. его заменил профессор Льюис Намьер.
Подробно рассказывать о сионистских конгрессах 1925, 1927 и 1929 гг. было бы неинтересно. Важных вопросов делегаты почти не касались; свобода действий всего сионистского движения в этот период была довольно ограниченной; речи ораторов на конгрессах представляли собой вариации одних и тех же малозначительных тем. Критики Исполнительного комитета постоянно упрекали его представителей за чрезмерную мягкость в обращении с британскими властями, требовали проводить более экономную финансовую политику и сокращать расходы, а также прекратить дискриминацию различных фракций и группировок. Исполнительный комитет, в свою очередь, выдвигал не менее тривиальные лозунги, призывая, например, к «консолидации» или к «концентрации всех усилий». Одним из немногих нововведений стало открытие сионистского штаба в Женеве. Его возглавил Виктор Якобсон; ему предстояло поддерживать контакты с мандатной комиссией Лиги Наций, которой палестинское правительство представляло ежегодные отчеты. Время от времени Якобсону и его помощникам удавалось с успехом влиять на закулисную борьбу; однако им было не под силу настроить Женеву против Иерусалима и Лондона и наоборот. Сионистская организация находилась в довольно слабом положении. Более того, некоторые члены мандатной комиссии — например, ее председатель, итальянец Маркус Теодоли, — были убежденными антисионистами. В Иерусалиме представителем Исполнительного комитета был полковник Киш, которого в 1931 г. сменил Арлозоров. После гибели Арлозорова в 1933 г. этот пост занял его бывший помощник Моше Шерток.
Учредительное собрание совета Еврейского Агентства открылось И августа 1929 г. — после многолетней борьбы и попыток сломить упрямое сопротивление самых разных сил и группировок. Когда Вейцману дали слово, вся аудитория взорвалась аплодисментами и приветственными возгласами. Он добился того, что казалось невозможным: «Терпением, предвидением, настойчивостью и мастерством он достиг беспрецедентного единства Израиля. Это был час его триумфа»[674].
С начала 1920-х гг. Вейцман систематически добивался помощи от несионистов, особенно в Соединенных Штатах. Его основным партнером в этой работе был Льюис Маршалл, глава Американского Еврейского комитета, с которым Вейцман впервые встретился на Парижской мирной конференции в 1919 г. На Вейцмана произвели большое впечатление личные качества Маршалла, его преданность делу еврейского народа и его мудрость. Этот ассимилированный еврей, родившийся в северной части штата Нью-Йорк, изучил идиш специально для того, чтобы более внимательно следить за событиями в жизни евреев. Главной причиной, по которой сионисты возражали против сотрудничества с такими людьми, как Маршалл (или, например, банкир Феликс Варбург), являлось то, что эти люди не были избраны на демократической основе и представляли не все слои американского еврейства, а только его верхушку. Сионисты опасались, что эти миллионеры могут оказать решающее влияние на политику движения. Критики Вейцмана заявляли, что если эти люди хотят сотрудничать с сионистами, то вначале они должны вступить в сионистскую организацию[675]. Но именно это они и не желали делать, так как при всей своей симпатии к работе, проводившейся в Палестине, они считали сионистов в первую очередь доктринерами, озабоченными не столько спасением еврейских жизней, сколько еврейским национализмом. Более Того, Вейцман с самого начала хотел, чтобы Еврейское Агентство являлось представительным органом всего еврейского народа; и в 1922 г. Комитет Действия принял соответствующую резолюцию.
Первую совместную конференцию Вейцман и Маршалл провели в феврале 1924 г. На ней собрались американские евреи, не входившие в сионистскую организацию, но готовые оказать содействие сионистской работе в Палестине. Затем последовали еще две конференции — в 1925 и 1928 гг. В результате была создана Палестинская Экономическая корпорация и назначена экспертная комиссия, которая должна была подготовить отчет о развитии палестинской экономики. Было достигнуто принципиальное соглашение о том, что несионисты должны получить половину мест в совете Еврейского Агентства. Сионистский конгресс 1925 г. согласился с таким решением, однако потребовал, чтобы вся приобретаемая земля оставалась общественной собственностью, чтобы колонизация проходила на основе еврейского труда, а также чтобы уделялось надлежащее внимание пропаганде иврита и еврейской культуры. Ушло еще три года, прежде чем Комитет Действия в декабре 1928 г. утвердил соглашение тридцатью девятью голосами против пяти (два ревизиониста, два центриста и Стивен Уайз). Год спустя на 16-м конгрессе это решение было одобрено большинством голосов (231 против 30).
Правда, все еще продолжалась борьба с некоторыми лидерами движения — например, с Усишкиным. Некоторые несионистские организации также препятствовали созданию Еврейского Агентства. В Британии, например, с сионистами отказались сотрудничать крупнейшие еврейские общества. Но как только лидеры американских евреев одобрили сионистское предприятие, дорога к цели была открыта. И вместе с Леоном Блюмом, Альбертом Эйнштейном и Гербертом Сэмюэлом, Льюисом Маршаллом, Феликсом Варбургом, Сайрусом Адлером и Ли К. Франкелем Вейцман появился в президиуме учредительного собрания Еврейского Агентства. Было решено, что президентом Агентства автоматически является президент Всемирной сионистской организации; что главный штаб Агентства будет размещаться в Иерусалиме, а филиал — в Лондоне. Устав Еврейского Агентства предусматривал, что численность генерального совета составит около 200 человек, административного комитета — 40, а исполнительного комитета — 8.
Учреждение Еврейского Агентства стало самым важным достижением Вейцмана после принятия Декларации Бальфура. После собрания он долго беседовал с Маршаллом и Варбургом, которые заверили его в том, что финансовым трудностям сионистов пришел конец и что ему не придется больше разъезжать по всей Америке с просьбами о спасении сионистской организации от банкротства. Наконец-то у сионизма появится прочная экономическая основа. Но через несколько дней после учредительного собрания Льюис Маршалл умер. Затем последовали паника на Уолл-стрит и великая депрессия, а из Палестины пришли известия о самых крупных бунтах за всю историю мандата. Эти события отрицательно сказались на отношении британского правительства к сионизму, что, в свою очередь, повлекло за собой уход Вейцмана с поста президента. Всего через несколько недель после создания Еврейского Агентства сионистское движение вступило в один из самых трудных периодов своей истории.
В связи с этим кризисом было бы полезно проанализировать основную тенденцию внутри сионистского движения в 1920-е гг. и попытаться понять людей, которые являлись основными представителями этой тенденции. Разумеется, главное место среди этих деятелей занимал Вейцман, чей авторитет уступал разве что авторитету Герцля. До I мировой войны его практически никто не знал за пределами группировки русских сионистов. Вейцман родился в 1874 г. в городке Мотоль, на границе Белоруссии, Литвы и Польши, в семье мелкого торговца лесом. Он изучал химию в Берлине и Швейцарии, а в 1904 г. поселился в Англии. До войны Вейцман присутствовал на нескольких сионистских конгрессах и даже принимал участие в борьбе против угандийского плана, а позднее — в движении против Вольфсона; однако в то время его еще нельзя было причислить к лидерам движения. Один из делегатов на Венском конгрессе 1913 г. описывал его как «апатичного молодого человека». Но это впечатление было ложным, ибо одной из ярчайших характеристик Вейцмана была безграничная энергия в борьбе за цели сионизма. В отличие от большинства своих коллег, Вейцман был страстным поклонником Англии, убежденным в общности британских и сионистских интересов на Ближнем Востоке. С первых дней своего пребывания в Англии он старался пропагандировать эту идею и вербовать все новых ее сторонников. Нельзя сказать, чтобы английская жизнь полностью устраивала его. Поселившись в Манчестере, Вейцман вскоре пожаловался в письме к другу на окружающие его чудовищные социальные противоречия, на засилье тупости во всех сферах жизни, на отвратительный и черствый материализм, на внешний лоск, под которым скрыто уродство. Однако все это не поколебало его веры в Великобританию как крупную державу, которая может и хочет помочь сионистам воплотить их мечты в жизнь. Вейцман сыграл чрезвычайно важную роль в работе по принятию Декларации Бальфура и в последующих переговорах о мандате. Правда, он был склонен преуменьшать вклад других деятелей в эти достижения (например, участие Арона Ааронсона никак нельзя назвать незначительным), однако все же именно Вейцман оставался главным архитектором этого «величайшего акта дипломатической политики эпохи I мировой войны»: «Если в рядах евреев и существовала сплоченность в критический период 1917–1920 гг., то лишь благодаря энергии, терпению и психологической проницательности Вейцмана, благодаря тому, что он в совершенстве знал все разнообразные аспекты жизни европейских евреев»[676].
Впрочем, сами евреи долгое время не желали признавать заслуг Вейцмана. Русские сионисты считали его слишком легковесным, а американцы с самого начала критиковали за «однобокую ориентацию» на Англию. Самые преданные сторонники Вейцмана принадлежали к младшему поколению английских и немецких сионистов. А его соотечественники, восточноевропейские сионисты, всегда относились к нему с подозрением. Они привыкли к коллективному руководству и поэтому часто обвиняли Вейцмана в диктаторских амбициях. Утверждали, правда, будто Вейцман был равнодушен к похвалам и упрекам[677], однако его ближайшие соратники не разделяли этого убеждения. Гарри Захер в письме к Леону Саймону в январе 1919 г. жаловался на тщеславие Вейцмана и на то, что он, Вейцман, всегда абсолютно убежден в собственной правоте и прислушивается — да и то изредка — только к советам Ахада Гаама[678].
Во время войны Вейцман вел переговоры с англичанами и американцами, не получив на это формальных полномочий от сионистской организации. В Исполнительный комитет он был кооптирован только в 1918 г. после смерти Членова. Но даже после этого, к немалому его недовольству, ему приходилось делить ответственность с Соколовым. Президентом Всемирной сионистской организации он был избран только на Лондонской конференции в 1920 г.[679]. С самого начала многие относились к нему с недоверием и подозрением. Когда свой обзор деятельности сионистов в 1920 г. Вейцман завершил восклицанием: «Вот что натворили мы, евреи! Что вы натворили?!», — некоторым его слушателям это показалось и несправедливым, и претенциозным. Вейцман был убежден, что прямого пути к «Палестине для евреев» не существует и что необходимо «ежедневно убеждать англичан в том, что положения Декларации Бальфура и выгодны Англии, и справедливы с моральной точки зрения»[680]. В своем докладе на Карлсбадском конгрессе 1923 г. Вейцман заявил: «Я не стыжусь признаться в том, что не добился никаких успехов. После принятия мандата еще много лет нельзя рассчитывать на политические успехи. Политические успехи, к которым вы так стремитесь, придется зарабатывать тяжелым трудом в Эмеке, в болотах и среди холмов, а не в конторах на Даунинг-стрит». Уверенный в том, что максимум, на что могут рассчитывать сионисты, — это свобода практической деятельности, Вейцман все больше и больше возмущался теми, кто обвинял его в минимализме (а подчас — ив пораженчестве), кто полагал, будто громогласными заявлениями и протестами можно изменить курс политики британского правительства. Над подобными заблуждениями Вейцман всегда насмехался. На конгрессе 1931 г. он заметил, что стены Иерихона рухнули от трубного гласа, но «я еще никогда не слышал о том, чтобы таким способом можно было стены воздвигнуть».
ebooksa