История сионизма

На этом конгрессе было решено создать центральный штаб под руководством Вейцмана для расселения немецких евреев в Палестине; Вейцман же в это время находился не у дел и даже не приехал на конгресс. Узнав о решении конгресса, он вспомнил, как в молодые годы, обучаясь в Берлине, он однажды пошел на центральный железнодорожный вокзал, чтобы взглянуть на русских эмигрантов и обменяться с ними парой слов на родном языке. Он вспомнил, как члены комитета немецких евреев встречали этих эмигрантов: добродушно, но несколько покровительственно. «Тогда я и представить себе не мог, что такая же судьба постигнет солидное и сильное немецкое еврейство, что и этим людям придется покидать свои дома»[730].

Итак, сионистское движение было слабым и разобщенным. Но именно ему предстояло возглавить борьбу за спасение европейских евреев, подвергавшихся гонениям, экономическим санкциям и, в конце концов, физическому уничтожению. Масштабы катастрофы превзошли самые худшие ожидания, а поддержать евреев за пределами их общины почти никто не желал. Рассуждая о еврейской эмиграции из Германии, Раппин не сомневался в том, что страны Западной Европы и США с готовностью примут десятки тысяч евреев. В конце концов, по абсолютным стандартам эти цифры были ничтожно малы! И казалось таким очевидным, что немецкие евреи с их талантами и дарованиями внесут заметный вклад в культуру и экономику любой страны, которая их примет!

Но Раппин глубоко заблуждался. Ни одна страна не выказывала энтузиазма, когда речь заходила о том, чтобы принять немецких евреев. Каждое правительство находило множество доводов против предоставления евреям убежища на своей территории. Повсюду еще царила безработица, последствия великой депрессии еще не были окончательно" преодолены. Имелись также политические и психологические препятствия. Но евреи Центральной Европы не могли дожидаться, пока экономическая ситуация улучшится и менее просвещенные представители коренных народов преодолеют свои страхи и предрассудки. И именно поэтому Палестина, при всей своей экономической неразвитости, стала убежищем для гораздо большего числа евреев, чем приняла в те годы любая другая страна.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЕВРОПЕЙСКАЯ КАТАСТРОФА

На протяжении 1930-х годов положение европейских евреев продолжало ухудшаться. В 1935 году в Германии было введено Нюрнбергское антиеврейское законодательство. Через год официальный антисемитизм несколько ослаб. В Берлине проводились Олимпийские игры, и немецкое правительство старалось выглядеть респектабельно. Но антракт был коротким, и как только иностранные гости отбыли, возобновились еще более жестокие репрессии. В феврале 1938 года в «Черных отрядах», рупоре СС, появилась статья, озаглавленная: «Что нужно сделать с евреями?». Автор выражал недовольство, что эмиграционная лихорадка все же не заразила евреев. Что-то непохоже, чтобы они сидели на чемоданах, готовые в любой момент покинуть страну. Чтобы приободрить, их, были приняты новые драконовские меры, достигшие своей кульминации во время «хрустальной ночи» в ноябре 1938 года, когда были сожжены синагоги, произведены массовые аресты и на самих же евреев был наложен за это огромный штраф.

Если на протяжении первых пяти лет после прихода к власти нацистов евреи просто потеряли свои средства к существованию и были низведены к низшему классу горожан, то после ноября 1938 года они фактически оказались поставлены вне закона. И все же нацистская политика в Германии была образцом сдержанности по сравнению с тем, как она проявляла себя в Австрии и Чехословакии. Процесс изгнания евреев из немецкой общественной и экономической жизни, который продолжался в Германии пять лет, был свернут до нескольких недель в Вене и Праге. Систематическое уничтожение еврейского населения началось только после оккупации фашистами Польши и их вторжения в Россию. До 1939 года евреи имели возможность эмигрировать, но с началом войны капкан захлопнулся. 20 января 1942 года во время встречи нацистских главарей на Ванзейском совещании в Берлине было решено вынести «окончательное решение» по уничтожению евреев в Европе.

Подъем нацизма, ограниченный вначале территорией Германии, оказался заразительным. По всему континенту стали быстро возникать фашистские и антисемитские движения. Даже Италия, которая всегда с гордостью утверждала, что она следовала к фашизму своим собственным, единственно верным путем и отвергала антисемитизм как чуждый духу итальянского народа, в 1938 году под влиянием Германии провозгласила антисемитские законы. В Бухаресте в январе 1938 года правительство Гога Кузы объявило, что будет пересмотрен национальный статус всех евреев Румынии и что половина из них должна будет покинуть страну. И, как заявил представитель правительства, эмигрируют они или утонут в Черном море — это их личное дело. По законопроекту Телеки[731], внесенному в 1938 году на рассмотрение парламента Венгрии, 300 000 евреев должны были потерять работу в течение следующих нескольких лет. Они больше не могли занимать никаких государственных должностей, их следовало изгнать из муниципалитетов, профсоюзов и общественных организаций, и у них должны быть отняты лицензии на торговлю. Только 6 % евреев разрешалось заниматься различной профессиональной деятельностью, а в торговле процентная норма для них составляла 12 %. Положение польских евреев также продолжало ухудшаться на протяжение 1930-х годов. В Польше проживало три миллиона евреев, что составляло около 10 % всего населения страны. Они были сконцентрированы в пяти самых крупных городах страны и составляли 30 % от их населения. В некоторых польских городах произошли погромы и бойкоты. Еврейских студентов постоянно притесняли. Политика нового польского правительства была направлена на то, чтобы сделать положение евреев невыносимым и вынудить их к эмиграции.

Тем, кто лично не пережил этот период, трудно понять всю глубину отчаяния, в котором пребывали евреи на протяжении тех черных лет. Западные демократии страдали параличом воли. Они пытались игнорировать Гитлера, а когда сталкивались с открытой агрессией, старались откупиться. Это стоило дорого, было унизительным и, в конечном счете, бесполезным. К 1938 году казалось, что фашизм, практически не встречая сопротивления, постепенно завоевал всю Европу. Если политика западных демократий была недальновидной и позорной, то что говорить о Сталине и России? Америка же была занята собственными проблемами и не собиралась вмешиваться в европейские дела.

Евреев Центральной и Восточной Европы все больше вынуждали покинуть страны, в которых они жили, но уезжать им было некуда. Во времена большей терпимости народы и правительства охотно оказывали помощь бездомным чужестранцам. В 1685 году, после отмены Нантского эдикта[732], Англия приняла 120 000 французских протестантов. Но в марте 1939 года та же Англия дала разрешение на въезд всего лишь 19 000 еврейских беженцев с континента. Можно, конечно, привести аргумент, что страна не в состоянии принять иммигрантов в большем количестве. Но как оправдать страны с меньшей плотностью населения? «Приведите ко мне усталых, бедных, измученных людей, жаждущих свободно дышать»… Но с тех пор, как эти строки из стихотворения Эммы Лазарус были вырезаны на статуе Свободы, положение изменилось. Соединенные Штаты приняли в 1935 году 6252 еврейских иммигранта; Аргентина — 3159; Бразилия — 1758; Южная Африка — 1078; Канада — 624. В том же году в Палестину легально въехали 61 854 беженца.

Эти цифры говорят сами за себя: европейские страны, хотя и неохотно, предоставили убежище большему количеству беженцев, чем страны других континентов (за исключением Палестины, принявшей эмигрантов больше, чем все эти страны вместе взятые). К тому времени, когда разразилась война, 35 000 евреев нашли временное убежище во Франции, 25 000 — в Бельгии и 20 000 — в Голландии. Но из-за стремительно продвигавшихся немецких войск реальной безопасности европейским евреям эти страны гарантировать не могли. В октябре 1938 года 28 000 польских евреев, живших в Германии, были согнаны и оставлены нацистами в различных местах польско-германской границы. Через несколько месяцев тысячи венгерских евреев были изгнаны из Словакии[733]. Новые большие еврейские общины возникли в таких местах, о которых никто прежде не слыхал, — например, в Збонсине. Евреи селились на голой земле, без крова и пищи, страдая от холода и болезней, умирая от голода. Существовали кочующие еврейские общины — например, на кораблях «С. С. Кенигштейн», «Карибия» или «Сент-Льюис». Эти корабли покинули в 1938 году Гамбург, направивашись в Латинскую Америку с многими сотнями пассажиров на борту, но им не разрешили высадиться на берег. Нацисты хотели, чтобы они возвратились назад — в концентрационные лагеря. Эти корабли-призраки продолжали свое ужасное плавание между Европой и Латинской Америкой, между Балканами и Палестиной — и везде к ним относились так, будто они несли чуму.

Чтобы разобраться в крайне запутанной ситуации и скоординировать помощь еврейским беженцам из Германии, президент Рузвельт в июле 1938 года пригласил представителей 32 правительств на конференцию во Францию. Англия настаивала, чтобы вопрос о Палестине — самый важный вопрос для еврейской иммиграции — на этой встрече не обсуждался. Когда Вейцман попросил разрешения выступить на конференции, его просьба было категорически отвергнута американским президентом[734]. Результат был предсказуем. Выступавшие выходили на трибуну один за другим и сообщали, что для еврейских поселений нет подходящей территории. Некоторые при этом выражали сожаление. Другие, как, например, австралийские делегаты, говорили, что в их стране нет расовых проблем и они не стремятся ввезти их к себе. Сюрпризом явилось заявление делегата Доминиканской республики, что его страна согласна принять беженцев. Это был благородный жест, хотя было неясно, подходила ли выделенная область для поселения.

Результатом конференции было учреждение постоянного Межправительственного комитета по делам беженцев, возглавляемого лордом Уинтертоном, известным британским антисионистом. Делегаты не были бессердечными людьми. Каждый из них выполнял указания своего правительства, и позиции, которые занимали эти правительства, отражали состояние общественного мнения в их странах. Накануне конференции во Франции ветераны американского иностранного легиона приняли резолюцию, призывающую к прекращению всякой иммиграции в течение десяти лет. В Лондоне на ежегодной встрече социалистической Медицинской Ассоциации выражалось недовольство «притоком в нашу промышленность непрофсоюзного, несоциалистического рабочего класса»; редакция консервативной «Sunday Express» заявила, что «сейчас большой приток иностранных евреев в Англию. Они наводнили всю страну»[735].

Результат конференции оказался нулевым. Как только въезд в Палестину был прекращен, евреи Центральной Европы, не имевшие близких родственников или не обладавшие особыми способностями, могли ехать без ограничений только в одно место на всем земном шаре — в Международное поселение в Шанхае. Но в августе 1939 года японские власти лишили евреев и этой последней возможности. Как изложила кратко в своем «Ежегодном обозрении» за 1938 г. лондонская «Таймс», «огромный избыток еврейского населения создал острую проблему». Иными словами, евреев оказалось слишком много.

Когда Герцлю впервые пришла мысль о еврейском государстве и о постепенном переселении в Палестину, то он не предполагал подобной катастрофы. Ни он сам, ни любой другой лидер, руководивший сионистским движением после него, ни даже Жаботинский, не заявляли, что Палестина примет всех евреев. Но в 1920-е годы в Палестине были заложены основы для поселения сотен тысяч человек. В середине 1930-х, когда «вопрос о том, является ли сионизм хорошей или плохой идеей, желателен он или нет, превратился в риторический», община в Палестине выросла до 400 000 человек. Политическая теория стала свершившимся фактом[736]. Британские специалисты, которые всего несколькими годами ранее сомневались в возможности Палестины принять иммигрантов, теперь признавали, что большая иммиграционная волна 1933–1935 годов (134 000 легальных иммигрантов) далеко не исчерпала эту возможность и даже повысила ее: чем больше становился приток иммигрантов, тем эффективнее работала местная промышленность[737]. В период 1933–1935 гг. импорт и экспорт Палестины вырос более чем на 50 %. Потребление электроэнергии, всегда являющееся точным показателем экономического роста, выросло почти втрое. В то время, как бюджеты многих стран испытывали дефицит, насчитывающий миллионы долларов, доходы Палестины росли. В 1932 году 1300 фирм были представлены на «Левантинской ярмарке» в Тель-Авиве — стремительно растущем городе, в 1935 году в нем насчитывалось 135 000 тысяч жителей. К этому же году в Палестине уже было 160 еврейских сельскохозяйственных поселений, и с каждым месяцем их становилось все больше.

Если бы мандатное правительство не ввело ограничения, иммиграция продолжала бы возрастать. Изданным в 1933 году декретом было установлено несколько категорий иммигрантов. Самыми важными были две категории: категория «А» («капиталисты») и «рабочие по трудовой лицензии». Капиталистом, по стандартам того времени, считался человек с доходом в 500 фунтов стерлингов; позже эта цифра поднялась до 1000 фунтов. Рабочие по трудовой лицензии стали постоянным яблоком раздора между правительством Палестины и Еврейским Агентством. В 1934 году Агентство запросило 20 000 сертификатов для иммигрантов-рабочих, но получило только 5600. В начале следующего, 1935 года, в апреле, оно запросило 30 000, а получило И 200. В 1936 году, после начала арабского мятежа, правительство резко ограничило иммиграцию.

Вместо затребованных Агентством 22 000 сертификатов было выдано чуть больше 10 % от этого числа — 2500. Таким образом, в те годы, когда у европейских евреев возникла нужда в Палестине, ее двери для иммигрантов постепенно закрывались.

В конце концов в 1939 году в «Белой книге» было объявлено, что на пять последующих лет иммиграция вообще прекращается. По сути, причиной этого была не экономика, а политика. Ведь Палестина могла принять еще очень много иммигрантов. Однако арабское освободительное движение набирало силу. После неудавшейся всеобщей забастовки в октябре 1933 года последовали два года затишья, но в апреле 1936 года вновь вспыхнуло восстание, с которым удалось справиться лишь к 1939 году. Никто не сомневался, что арабам выгодна еврейская иммиграция. В период с 1917 года количество евреев в Палестине почти удвоилось, возросла заработная, плата, уровень жизни был самым высоким на всем Ближнем Востоке. При этом евреи, разумеется, не вытесняли арабов. «Основное количество приобретенной земли, на которой сейчас росли апельсиновые рощи, было прежде песчаными дюнами, болотистой почвой или целиной», — сообщала комиссия Пила. Малкольм Макдональд, секретарь министерства по делам колоний, не являвшийся сторонником сионизма, писал: «Если бы ни один еврей не пришел в Палестину после 1918 года, то я уверен, что арабское население сегодня насчитывало бы полные 600 000 — как это было при турецком управлении». Но пришли еврейские иммигранты, и это способствовало зарождению арабского национального движения.

Арабы боялись, что станут меньшинством в Палестине, и хотя у них существовало полдюжины различных политических партий, всех их объединяла оппозиция сионизму. Они выступали за арабскую Палестину и препятствовали созданию еврейского национального дома. Наиболее воинственные прибегали к насилию, увлекая за собой более умеренных. Это движение поощрялось нацистами и итальянскими фашистами, и ему способствовало бессилие, которое проявляли западные державы в своих попытках остановить агрессоров. Безрезультатность санкций Лиги Наций против вторжения Муссолини в Абиссинию оказала значительное влияние на политический расклад сил на Ближнем Востоке. Англо-Египетский договор 1936 года явился серьезным шагом к обретению Египтом независимости; Сирия и Ирак также сделали заметные успехи. Палестинские арабы не хотели отставать от своих собратьев.

Англия не пыталась препятствовать этому. Разумеется, мятеж был подавлен, но одновременно было принято решение о свертывании сионистского эксперимента, или, что точнее, о замораживании его на существующем этапе. Это были годы европейского умиротворения. В преддверии войны Англия стала нуждаться в расположении арабов больше, чем в дружеских отношениях с евреями, в которых они и так были уверены. В отличие от арабов, евреи не могли ожидать помощи ни от Гитлера, ни от Муссолини, ни от Сталина. Большинство поколений британских государственных деятелей, которые поддерживали Декларацию Бальфура, уже ушли с политической арены, а те немногие, которые еще оставались, были заняты другими проблемами.