Пример интеллектуальной поэзии – сильва Луиса де Леона, которую Эдгар Аллан По знал наизусть:
А я – как мне угодноЖиву и не страшусь косого взгляда,От зависти свободный,От страсти и разлада;Что есть – мое, чужого мне не надо.Ни одного образа. Ни одного красивого слова, – за исключением «разлада», что, впрочем, спорно, – которое не представляло бы собой абстракцию.
На этих страницах я не без некоторой неуверенности пытаюсь нащупать срединный путь.
Х. Л. Б.Буэнос-Айрес, 29 апреля 1981 г.Ронда
Ислам, его клинки —погибель для рассветов и закатов,и дрожь земли под топотом полков,и озаренье вместе с дисциплиной,и запрещенье ликов и кумирен,и подчинение всего и всехединому безжалостному Богу,и суфии с их розой и вином,и рифмы в изречениях Корана,и минареты в зеркале воды,и дна не знающий язык песчинок,и алгебра, еще один язык,и «Тысяча ночей» – сады без края,и знатоки трактатов Стагирита,и пыль на именах былых царей,и гибель Тамерлана и Омара —все в этой Ронде,в щадящем полумраке слепоты:ее дворы, как чаши для молчанья,и отдыхающий ее жасмин,и лепет струй, негромкое заклятьевоспоминаний о родных песках.Действие книги
Среди книг библиотеки хранилась одна арабская, за несколько монет купленная солдатом на толедском рынке и оставшаяся известной востоковедам лишь по испанскому переводу. Книга эта была волшебная: в ней пророчески предсказывались каждый шаг и каждое слово человека начиная с сорокалетнего возраста и вплоть до последнего дня, приходящегося на 1614 год.
Книги потом не видел никто. Она погибла в знаменитом побоище, устроенном священником на пару с приятелем солдата брадобреем и описанном в главе шестой.
Человек держал книгу в руках только однажды, так и не прочтя ее, но скрупулезно следуя – и продолжая доныне следовать – придуманному арабом, поскольку его приключения стали теперь частью безграничной памяти человечества.
Разве эта фантазия не правдоподобней исламского предопределения, предначертанного Богом, или свободы воли, дарующей каждому чудовищную возможность самому предпочесть ад?
Декарт
Я – единственный человек на земле, но, может быть, ни земли, ни человека не существует.Может быть, я обманут каким-то богом.Может быть, этот бог судил мне время, его нескончаемый морок.И это мой сон – луна и глаза, которые видят луну.И сном был сегодняшний вечер и утро первого дня творенья.Сном – Карфаген и легионы, разрушившие Карфаген.Сном – Вергилий.Сном – возвышенье Голгофы и три римских креста.Сном – геометрия.Сном – точка, линия, плоскость, объем.Сном – желтое, синее, красное.Сном – мое хрупкое детство.Сном – все карты, и царства, и чей-то бой на рассвете.Сном – нестерпимая боль.Сном – этот клинок.Сном – Елизавета Богемская.Сном – сомнение и достоверность.Сном – вчерашний день.Может быть, нет никакого вчерашнего дня и я еще не родился.Я вижу сон, в котором мне снится сон.Немного зябко, немного страшно.Над Дунаем – полночь.И длится мой сон о Декарте и вере его отцов.Два собора
В библиотеке квартала Альмагро-Сурмы проводили унылые часы,медленно разбирая книгипо брюссельской десятичной классификации,и ты сказал, что лелеешь надеждунаписать стихотворение, в которомстих за стихом, строфа за строфойбудут описаны части и пропорциидалекого Шартрского собора(которого твои земные глаза ни разу не видели):его хоры и нефы,апсида, алтарь и башни.Ныне, Скьяво, тебя уже нет.С Платонова неба ты поглядишь,не скрывая грустной улыбки,на светлый собор из гордых камней,и на свой тайный собор из типографских чернил,и поймешь, что оба:и тот, что строили поколения французов,и тот, что замыслила твоя тень,суть бренные воплощениянепостижимого архетипа.Беппо
Бесплодный белоснежный кот глядитв лучистые зеркальные глубины,не ведая, что этот белый клуби золото зрачков, ни разу в домеим не замеченных, – его двойник.Когда б он знал, что незнакомый зритель —всего лишь сон зеркального стекла!Я говорю себе, что оба дивныхкота – и в зеркале, и во плоти —подобья одного вневременногопрообраза. Так учит – тоже тень —Плотин в своих бездонных «Эннеадах».Какой Адам шестого дня творенья,какой уму непостижимый Богглядится в нас, несчетные осколки?При покупке энциклопедии
Вот оно, исполинское Брокгаузово творенье:изобилье и тяжесть томов с приложением тома карт,вся немецкая истовость,неоплатоники и гностицизм,первородный Адам и Адам из Бремена,тигры и татарва,четкость печати и синева морей,память времен и лабиринты времени,истины и ошибки,помесь всего со всем, неохватная для любого,итог многолетних бдений.А в придачу – беспомощные глаза, неслушные пальцы, неразборчивые страницы,зыбкая мгла слепоты и стирающиеся стены.Но еще и новый обрядсреди прежних, зовущихся домом,новая тяга и новая близость,эта таинственная любовь ко всему,существующему без нас и помимо друг друга.Некто
Дни, отданные зряшному труду —забыть о веке одного из многихпоэтов южного материка,которому судьба или созвездьяпослали плоть, не давшую потомства,и слепоту – тюрьму и полумрак,и старость, утро подступившей смерти,и славу, что не стоит ни гроша,и навык ткать все тот же пятистопник,и въевшуюся нежность к словарям,миниатюрным кропотливым картам,точеной кости, детскую тоскупо вековой латыни и осколкипейзажей Эдинбурга и Женевы,и забывание имен и дат,и культ единого Востока, чуждыйнародам многоликого Востока,и ожиданье сбывшихся надежд,и ложные ходы этимологии,и сталь саксонских кованых созвучий,и каждый вечер новую луну,и этот город – скверную привычку,и вкус изюма, и простой воды,и шоколада, мексиканской сласти,монеты и песочные часы,чтоб нынче вечером – одним из многих —он вновь смирился с горсткой этих слов.Екк. 1: 9
Если свой лоб я оглажу рукою,если потертых коснусь переплетов,если я «Книгу ночей» прочитаю,если открою замок я злосчастный,если шагнуть за порог не посмею,если почувствую боль неземную,если «Машину времени» вспомню,если шпалеру французскую вспомню,если во сне повернусь с боку на бок,если припомню стихи ненароком,я повторю только то, что случалосьсо мною несчетное множество раз.Нового мне не сказать и не сделать:тот же сюжет я всечасно сплетаю,в одиннадцать вечных слагая слоговто, что сказали когда-то другие,и чувствую то же в те же минутытех же ночей или дней тех же самых.Каждую ночь вижу те же кошмары,каждую ночь – я в своем лабиринте.Я – неподвижных зеркал утомленье,или музейная пыль.Жду я того, что другим нежеланно, —дара великого, золота тени,деву по имени смерть. (На испанскомэта метафора допустима.)Два лика бессонницы
Что такое бессонница?
Вопрос риторический: я слишком хорошо знаю ответ.
Это страх и вслушивание всю ночь в тяжелый и неотвратимый бой курантов, это попытка бессильными чарами унять одышку, это тяжесть тела, вертящегося с боку на бок, это стискивание век, это состояние бреда, а вовсе не яви, это чтение вслух давным-давно заученных строк, это чувство вины за то, что бодрствуешь, когда другие спят, это желание и невозможность забыться, это ужас оттого, что жив и опять продолжаешь жить, это неверное утро.
А что такое старость?