Ночь поручает спящим колдовскоезаданье – распустить весь этот мир,его бесчисленные разветвленьяпричин и следствий, тонущих в бездонномкруговороте мчащихся времен.Ночь хочет, чтобы за ночь ты забылсебя, происхождение и предков,любое слово, каждую слезу,все, чем могло бы обернуться бденье,немыслимую точку геометров,прямую, плоскость, пирамиду, куб,цилиндр и сферу, океан и волны,подушку под щекою, тонкость свежих простынь…империи, их цезарей, Шекспираи – самый тяжкий труд – свою любовь.Как странно: этот розовый кружокстирает космос, воздвигая хаос.Один из снов
В одной из пустынь Ирана стоит невысокая каменная башня без дверей и окон. Внутри – единственная каморка (с круглым земляным полом), а в ней – деревянный стол и скамья. В этом круглом застенке похожий на меня человек непонятными буквами пишет поэму о человеке, который в другом круглом застенке пишет поэму о человеке, который в другом круглом застенке… Занятию нет конца, и никто никогда не прочтет написанного.
Ад, V, 129
Они бросают книгу, ибо знают,что сами стали частью этой книги.(Как станут частью и другой, великой,хоть этого не ведают они.)Теперь они Паоло и Франческа,а не друзья, что разделить сумеливкус дивной повести.В их взорах – изумленье перед чудом.Рука к руке не смеет прикоснуться.Они открыли величайший дар —они нашли друг друга.Они не предавали Малатесту,поскольку для измены нужен третий,а в мире этом – лишь они вдвоем.Паоло и Франческа – вот они:Джиневра и ее любовник пылкий,равно и все любовники, что жилис поры, когда Адам и Евалежали на Эдемовом лугу.Но только сон и книга им раскрыли,что оба – части сна, который снилсяна островах Британских.И после новой книги людям – снам —во сне придут Франческа и Паоло.Мчать или быть?
Где Рейн – за облаками? Вездесущийпрообраз Рейна, чистый архетип,вне времени – совсем другого Рейна —векующий и длящий вечный миг,рождая Рейн, что по немецким рощамбежит, пока диктую этот стих?Так поколениям внушал Платон,которого оспорил Уильям Оккам.Он бы сказал, что Рейн (происходящийот слова «rinan», то бишь «мчать») – всего лишьпустая кличка, данная людьмистремнине вод, катящих век за векомот снежных шапок до приморских дюн.Что ж, может быть. Пускай они решают.Кем стану я – еще раз повтореньемлучистых дней и сумрачных ночейс их радостями книг, любви и песени тяготами страхов и надежд?Или другим, тем потаенным ликом,чью смутную, растаявшую теньсейчас пытал в нетерпеливых стеклах?За гранью смерти, может быть, узнаем,кто мы взаправду – слово или суть.Слава
Увидеть расцвет Буэнос-Айреса, расцвет и упадок.Помнить земляной двор, беседку, крыльцо и колодец.Получить в наследство английский, прикоснуться к англосаксонскому.Исповедовать любовь к немецкому и тоску по латыни.Беседовать в Палермо со старым убийцей.Быть благодарным за шахматы и жасмин, за гекзаметр и тигров.Читать Маседонио Фернандеса его собственным голосом.Познать блистательную неопределенность метафизики.Получить в награду мечи и благоразумно стремиться к миру.Не желать себе островов.Не покидать своей библиотеки.Быть Алонсо Киханой и не осмелиться быть Дон Кихотом.Преподавать сам не знаю что тем, кто знает больше меня.Быть благодарным дарам луны и Поля Валери.Сплести несколько одиннадцатисложников.Заново переложить древние сюжеты.Выразить языком нашего времени пять-шесть метафор.Остерегаться взяток.Быть гражданином Женевы, Монтевидео, Остина и (как и мы все) Рима.Обожать Конрада.Быть тем, чего никто не может определить: аргентинцем.Быть слепцом.Ни одна из этих черт – не редкость, а их совокупность наделяет меня славой, которая мне до конца не ясна.Праведники
Тот, кто возделывает свой сад, как завещал Вольтер.Кто благодарит эту землю за музыку.Кто счастлив, найдя этимологическое сродство.Двое служащих в южном кафе за молчаливыми шахматами.Гончар, заранее взвесивший цвет и форму.Наборщик, бьющийся с этой неблагодарной страницей.Пара, читающая заключительные терцины одной из песен.Тот, кто гладит спящую кошку.Кто искупает или пытается искупить причиненное зло.Кто благодарит эту землю за Стивенсона.Кто предпочтет правоту другого.Вот кто, каждый – поодиночке, спасает мир.Соучастник
Меня распинают, я – крест и гвозди.Меня одаряют чашей, и я – цикута.Меня обманывают, и я – ложь.Меня сжигают, и я – геенна огненная.Ежесекундно – славлю и благодарю.И все – питает меня.Всем весом – Вселенная, и унижение, и ликование.И я оправдываю все, что мучает меня.И что мне счастье собственное иль злосчастье?Я – поэт.Шпион
В озарении схваткидругие жертвуют родине жизнью,и память о них сохраняет мрамор.А я незаметно брожу в городах, от которых меня мутит.Моя жертва – иная.Я отрекся от чести,предал тех, кто считал меня другом,покупал совесть, проклял самое имя родины.Я примирился с бесславьем.Пустыня
Прежде чем отправиться в пустыню,солдаты долго пили воду из колодца.Иерокл вылил на землюводу из своего кувшина и сказал:«Если должны мы отправиться в пустыню,то я уже в пустыне.Если жажда меня сожжет,то пускай сжигает сейчас».Вот первая притча.Прежде чем я отправлюсь в ад,ликторы Бога позволили мне посмотреть на розу.Эта роза теперь моя мукав царствии тьмы.Мужчину оставила женщина.И они решили разыграть их последнюю встречу.Мужчина сказал:«Если я должен встретить одиночество,то я уже одинок.Если жажда меня сожжет,то пускай сжигает сейчас».Вот притча вторая.Ни у кого на землене хватит силы быть этим мужчиной.Китайская трость
Мария Кодама нашла эту трость. Грозная и монументальная на вид, она удивительно легкая. Те, кто ее видит, обращают на нее внимание, а тем, кто обратил внимание, уже ее не забыть.
Я смотрю на нее – и чувствую, что она часть бесконечной во времени империи, которая воздвигла стену, чтобы создать магическое убежище.
Я смотрю на нее – и думаю о Чжуан-цзы, которому снилось, что он бабочка, и который, проснувшись, не знал, человек ли он, которому приснилось, что он бабочка, или он бабочка, которой снится, что она человек.
Я смотрю на нее – и думаю о ремесленнике, который так ловко перегнул бамбук, что рукоятка приходится мне по руке.
Я не знаю, жив он еще или мертв.
Не знаю, даосист он, буддист или обращается к книге шестидесяти четырех гексаграмм.
Мы никогда не увидимся.
Он потерян среди девятисот тридцати миллионов.
И все же что-то нас связывает.
Нельзя исключать, что Он предопределил эту связь.