Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов

Сусане Бомбаль

Году в 1915-м в Женеве увидел в музейной витрине высокий колокольчик с китайскими иероглифами. В 1976-м пишу эти строки.

Одна, загадочная, я могубыть в этом полумраке колокольноймолитвой, фразой, где схоронен смыслвсей жизни или целого заката,сном Чжуан-цзы, который знаешь сам,обычной датой и бездонной притчей,царем всего, теперь – строкой письмен,Вселенной, тайным именем твоим,загадкой, над которой бьешься втунеза часом час уже который год.Могу быть всем. Оставь меня во мраке.

Железная монета

Железная монета предо мною.Пускай две стороны дадут ответна самый непростой вопрос на свете:Зачем мужчине женская любовь?Посмотрим. Сочетает верхний мирчетыре неба, что потоп содержати тел небесных вечное движенье.Адама юного и юный рай.И ночь, и день. И Бога в каждой твари.И отблеск твой есть в этом лабиринте.Подбросим вновь железную монету,что служит зеркалом волшебным. Ничего:лишь тьма, и тень, и пыль. И это – ты:единый отзвук двух сторон монеты.Но видишь ты неверные черты.А Бог – непостижимый центр кольца.Не судит, не возносит – забывает.Ты проклят – как тебя не возлюбить?В тени других свою мы ищем теньи в зеркале другого – отраженье.

Примечания

Кошмар

Некоторые страницы этой книги дарованы мне снами. Одна из них, «Ein Traum», была продиктована мне однажды утром в Ист-Лансинге: я ее даже не понял, она не сильно меня взволновала, но затем я смог ее записать слово в слово. Разумеется, это только любопытное психологическое явление или, если читатель проявит большое великодушие, безобидная притча о солипсизме. Образ мертвого короля соответствует настоящему «Кошмару». «Гераклит» – это невольная вариация на тему рассказа «Поиски Аверроэса», который датируется 1949 годом.

Герман Мелвилл

В последней строке (Es el azul Proteo) гипаллага принадлежит Овидию, ее повторяет Бен Джонсон.

Удел клинка

Это стихотворение – намеренный перевертыш «Хуана Мураньи» и «Встречи», написанных в 1970 году.

История ночи

(1977)

Посвящение

За морскую синеву атласов и огромные моря мира. За Темзу, Рону и Арно. За начатки стального языка викингов. За погребальный костер на балтийском холме, «helmum behongen»[32]. За норвежцев, одолевающих прозрачную реку, подняв над головой щиты. За норвежский корабль, которого не увидели мои глаза. За тысячелетний камень альтинга. За диковинный лебединый остров. За кота в Манхэттене. За Кима и ламу, карабкающихся по горным уступам. За гордыню, грех самураев. За рай в стене. За аккорды, которых мы не услышали, за стихи, которые нам не встретились (по числу песчинок песка), за непознанный мир. За память о Леонор Асеведо. За Венецию, ее хрусталь и сумрак.

За ту, какой ты станешь; за ту, которой мне, вероятно, уже не узнать.

За все разрозненные подробности, эти, как подозревал Спиноза, черты и грани одного бесконечного целого, посвящаю эту книгу тебе, Мария Кодама.

X. Л. Б.Буэнос-Айрес, 23 августа 1977 г.

Александрия, 641 год по Р. X.

С Адама, различившего впервыеТьму, свет и линии своей руки,Мир сочиняет, предавая камню,Металлу и пергаменту все то,Что канет за день и приснится за ночь.Передо мной итог – Библиотека.Я слышал, что хранимых в ней томовГораздо больше, чем песка в пустынеИ звезд на небе. Каждый, кто решитсяИсчерпать их, навеки потеряетСпесивый ум и дерзкие глаза.Передо мною память миновавшихСтолетий – их герои и клинки,Сухие шифры алгебры, ученьеО кругообращении светил,Повелевающих судьбою, свойстваМагических растений и камней,Строка, хранящая чужую нежность,Наука, погруженная в безлюдьеГосподня лабиринта, – богословье,Отыскиванье золота в грязиИ мерзопакость идолопоклонства.Язычники считают, будто с нейИстория исчезнет. Маловеры!Полуночные бденья возродятБесчисленные книги. Даже еслиВсе сжечь дотла, они воссоздадутЛюбую строчку на любой странице,Все похожденья и труды ГераклаИ шаг за шагом – каждый манускрипт.И вот сегодня, в первом веке хиджры,Я, покоритель персов, царь Омар,Я, утвердивший торжество ислама,Послал своих солдат предать огнюВсю исполинскую Библиотеку,Что не прейдет. Да славятся вовекиАллах и Мухаммад, его пророк.

Альгамбра

Приятен голос воды,стихающий среди черных песков,приятен для вогнутой ладониокруглый мрамор колонны,приятны лабиринты тонких струйсреди лимонных деревьев,приятен напев заджаля,приятна любовь и приятна молитва,обращенная к единому Богу,приятен жасмин.Тщетен кривой кинжалпротив бесчисленных длинных копий,тщетно быть лучшим.Приятно чувствовать или предчувствовать, страждущий царь,что неги твои суть прощанья,что тебе не обрести ключа,что крест неверных сотрет луну,а день, что ты видишь, – последний.Гранада, 1976

Метафоры «Тысячи и одной ночи»

В начале всех – метафора потока.Бескрайняя вода. Живой хрусталь,Хранящий заколдованные клады —Исламское наследие, теперьТебе и мне доставшееся. Разом —Всесильный талисман и жалкий раб;Волшебной Сулеймановой печатьюВ сосуд из меди заключенный дух;Царь, верный клятве и царицу ночиНаутро предающий правосудьюКинжала; одинокая луна;Золою умываемые руки;Скитания Синдбада – Одиссея,Которого ведет не гнев богов,А тяга к приключеньям; чудо-лампа;Приметы, показавшие РодригоИспанию под властью сарацин;Любитель шахмат, гнусной обезьянойЖивущий; Царь, постигнутый проказой;Богатый караван; магнит-гора,На гибель обрекающая судно;Шейх и его газель; текучий шарИх переменчивых, как тучи в небе,Фигур, гонимых прихотью СудьбыИли Удачи, что одно и то же;Посланец Бога в облике бродягиИ тайный грот по имени Сезам.Второй идет метафора узораКоврового, где различает глазБессвязный хаос контуров и пятен,Случайностей и умопомрачений,Но ими правит затаенный лад.Как в Мире (тоже чьем-то сновиденье),Немало в Книге Тысячи НочейУсловных знаков и охранных чисел:Семь братьев, а еще семь путешествий,Три кадия, а также три желанья,Среди которых есть и Ночь Ночей —Те пряди вороненого отлива,В чьих завитках три ночи встретил друг,Три визиря и трое осужденных,А надо всем – начало и конецОбозначений Бога – Единица.И третья из метафор – это сон,Что снился агарянину и персуПод скрытными порталами ВостокаИли в саду, теперь истлевшем в прах,И продолжает сниться всем живущим,Пока не грянет их последний день.Отрезок в парадоксе элеата,Сон тоже разделяется на сны,А те – еще раз и еще, сплетаясь,Досужие, в досужий лабиринт.Так в книге скрыта Книга Книг. Забывшись,Царица вновь ведет перед царемРассказ о них. Запутавшись в сумбуреЧудес вчерашних, кто они теперь —Не знают сами и себе же снятся.А в завершенье всех метафор – картаТех смутных сфер, что именуем «Время»,Им измеряя череду теней,И обветшанье мраморных надгробий,И смену поколений и родов, —Все. Звук и отголосок. То, что видитДвуликий Янус четырьмя глазами.Миры из золота и серебраИ вековое бдение созвездий.Арабы учат, что никто не в силахЗакончить Книгу Тысячи Ночей.Те Ночи – сна не знающее Время.Читай, читай, пока не умер день,И жизнь твою расскажет Шахразада.

Некто

Балх, Нишапур или Александрия – не все ли равно, как это назвать? Представим базар, кабачок, дворик с высокими глухими балконами, реку, в которой повторялись поколение за поколением. Или представим запыленный сад, ведь пустыня совсем рядом. Слушатели расселись кружком, и мужчина заговорил. Отсюда (через столько веков и царств) не различить его выцветшую чалму, живые глаза, оливковое лицо и хриплый голос, повествующий о чудесах. Он нас тоже не видит: мы здесь лишние. Он ведет рассказ о первом шейхе и газели, об Улиссе, на этот раз носящем имя Синдбад-мореход.

Человек говорит, машет руками. И не знает (об этом узнают потом другие), что он – один из рода confabulatores nocturni, сказителей ночи, которых звал к себе скрасить бессонницу Александр Двурогий. Он не знает (и не узнает никогда), скольким мы обязаны ему. Он думает, что говорит для считаных людей, ради считаных монет, и в навеки утраченном прошлом ткет и ткет книгу «Тысячи и одной ночи».

Музыкальная шкатулка