История татар Пензенского края. Том 1,

22
18
20
22
24
26
28
30

Но в свою очередь многовековые взаимоотношения татар и русских вызвал проникновение и множество тюркизмов в русский язык. Изучение тюркизмов, их количество и влияние на другие языки до настоящего времени остается спорным и требует детального изучения и сравнительного анализа. Так, например, еще в 1769 г. в одном из журналов была опубликована статья с сопоставлением русского слова «щи» и тюркского «ашчи» (повар). «Да уж не от сего полно произошло и счастие, от щей и ясть: щиястие, может быть, в старые времена бедные говаривали о достаточных: так разбогател, до такого состояния дошел, что каждый день щи есть может», – писал не без юмора журнал. Если русское «счастье» имеет татарскую основу, то что уж говорить о множестве других слов, которые татары ввели в русский язык: атаман, артель, алый, базар, башня, булат, балахон, барыш, башмак, бобыль, бурда…и др. Россия многое восприняло от татар и других народов, и поныне несет в себе это наследие как субкультуру, значительно влияющую на менталитет русских. Далеко неспроста Н. В. Гоголь писал: «В каждом русском сидит татарин»[325].

Со второй пол. XIX в., как мы уже отметили выше, началось формирование современного татарского национального языка на основе казанского диалекта. Это был период, когда произошли большие изменения старотатарского языка тюрки, сопровождающиеся сближением различных диалектов отдельных групп татар. Именно в это время татарская интеллигенция стала активно использовать османскую общественно-политическую лексику. В своих работах «Книга о воспитании», «Брошюра о нравственности» Каюм Насыри критикует схоластическую систему обучения в мектебе и медресе. Царящий в этой кадимистской системе дух формализма, догматизма и его оторванности от жизни уже не могли отвечать прогрессивным вызовам времени. Не случайно Каюм Насыри был подвергнут жесточайшей критике со стороны общественности и мусульманского духовенства, и сделался изгоем среди своих единоверцев за свое сотрудничество с православным государством и за поддержку педагогической систему пензенского ученого-миссионера Н. И. Ильминского, провозгласившего тезис о «несовместимости мусульманства с умственной культурой».

Как отмечал публицист Н. А. Александров, «…читать, писать, учат арабскому языку, чтобы он знал Коран, который написан на этом языке и который в большинстве случаев он механически затверживает, не понимая арабского языка. Но казанские татары помимо арабского языка учатся и бухарскому и персидскому языкам… У других татар, кроме казанских, ничего этого нет, и они, как мы уже сказали, ограничиваются механическим заучиванием арабских слов Корана, но все-таки все они знают читать и писать, а готовящиеся же в муллы остаются в школе дольше других и для окончательного образования отправляются в Египет. По-русски татары говорят почти все, но из татарок многие не только не говорят, но и не понимают ни слова; по своей замкнутой восточной жизни они совсем не имеют сношений с русскими»[326].

В следующей главе «Образование и просвещение» мы более детально проанализируем состояние учебных заведений национальных меньшинств («инородцев») России, а также стоящие, в частности – перед татарским населением, задачи на пути создания национальных общеобразовательных школ. Упомянутая же «система Ильминского» была нацелена на организацию начального обучения в школах для детей инородцев на родном языке и введение двуязычного метода преподавания. Кроме того, предусматривался перевод и издание учебных пособий на родных языках инородцев, а также подготовка национального учительства. Эти школы должны были сыграть определенную роль в просвещении народов Поволжья и распространении грамотности среди нерусских народов.

Принятое постановление «Правил о мерах к образованию населяющих Россию инородцев» в марте 1870 г., по сути, узаконило педагогическую систему Н. И. Ильминского как основу новой инородческой политики и идеологии на Востоке России. Газета «Пензенские епархиальные ведомости» (№ 28, 1899 г.) отмечала, что система Ильминского может быть применена во всех «во всех подробностях и с великою пользою в тех школах, где состав учащихся исключительно инородческий», которые совсем не владеют или владеют плохо русской речью. В тех местностях, где инородцы в достаточной мере знакомы с русским языком, желательно вести обучение по всем предметам на русском языке, а родной инородческий язык должен служить лишь для объяснения непонятных некоторых русских слов и оборотов речи. В таких школах учителя должны быть русскими, но знающими инородческий местный язык. «В местностях, где инородческо-христианское население соприкасается с магометанским и подвергается влиянию со стороны последнего, должно назначать в школу таких учителей, которые отличаются особыми дарованиями и главным образом христианской ревностью, и которые не только могли бы утверждать в христианской вере самих учащихся, но и оказывать влияние на местное инородческое население и тем предохранять его от магометанского влияния… В таких местностях, где инородческое население (вятское, черемисское, чувашское), живя совместно с татарами и подвергаясь их влиянию, усваивает их язык. В таких школах преподавание ни в коем случае не должно вестись на татарском языке и по татарским книгам, а должно производиться на местном инородческом наречии и учителями в таких школах не должны быть из крещеных татар».

Дело в том, что к тому времени для представителей православной духовной миссии стала очевидной ущербность и неэффективность практики принудительного обращения в христианство и схоластического обучения в русской школе на неродном для учащихся языке. По сведениям Статистического комитета Пензенской губернии, за 1898 г. народонаселение составляло 1.612.192 чел. В том числе: мордвы- 176.689, татар- 68.804 и мещеры – 16.706 чел. Мещера уже давно исповедовала православную веру, практически слилась с русским населением и растворилась в нем. Указывалось в сведениях: татары почти все из магометан. Из свыше 12-ти тысячного населения татар Чембарского уезда исповедуют православную веру всего 20 человек – 14 мужчин и 6 женщин; сравнительно больше крещеных татар из Инсарского и Саранского уездов. Но эти татары-христиане, живущие среди татар-магометан, находятся под влиянием последних, а также муллы, к которым они нередко обращаются в важных случаях жизни, в церковь не ходят… В каждом татарском селении есть мечеть и столько же училищ в них. Обучение производится на арабском языке, под руководством муллы и азанче. Девочки грамоте не обучаются, преподавание русского языка в татарских училищах нет и русскую грамоту из татар мало кто знает; даже иные муллы умеют только подписать имя и фамилию»[327].

Забота об «отпадение» крещеных иноверцев, особенно татар, и их возврат в лоно ислама особо заботило российскую власть и христианское духовенство в целом. Образование, получаемое нерусскими учащимися на неродном для них русском языке, порождало в большей степени неграмотность, а не получение соответствующих знаний, и это положение служило основной причиной возвращения новокрещенцев в родную религию. Кроме того, это приводило к маргинализации этого пласта населения и принудительного отрыва от собственной культуры. Но в то же время эти люди не получали и должного доступа к русской культуре. Газеты того периода с горечью отмечали, что и татарину-магометанину обучение в русской начальной школе интересно только в том отношении, что дает ему возможность достигнуть звания муллы, и обучение – это скорее будет содействовать утверждению ислама, чем распространению христианства.

Колониальная политика царского самодержавия и неугомонная христианизация края требовали квалифицированных исполнителей. По распоряжению духовных комиссий в казанскую семинарию направлялись воспитанники духовных семинарий для обучения татарскому языку. Уже к нач. XIX в. были изданы преподавателями духовных училищ и академий сотни самоучителей, разговорников татарского языка, пособий, словарей, книг для чтения, хрестоматий, многие из которых были составлены миссионерами, преподавателями духовных училищ, академий.

Так, в 1894 г. газета «Пензенские губернские ведомости» (№№ 143–145) отмечала: «В 1830 г., с разделением пензенской епархии на пензенскую и саратовскую, большая половина татар отошла в епархию саратовскую. По частным сведениям, татары пензенской епархии – все оседлые земледельцы, живя между русскими и находясь с ними во всегдашних сношениях и по сельскому быту, и по сельской торговле, и по знакомству знают русский язык столько же, сколько и сами русские поселяне. Татарский язык Пензенской губернии есть простой, чисто-разговорный, самый бедный, ограниченный только бытом земледельца, и составляет особенное наречие. Так что пензенские татары могут с трудом понимать татар казанских, а книжного языка понимают очень мало или совсем не знают, между тем как в пензенском училище обучаются татарскому языку по наречию татар казанских, а может быть и тобольских, так как грамматика сочинена протоиреем тобольским и, конечно, для татар тобольских. Чтобы с пензенскими татарами иметь сношения на их наречии, необходимо знание татарского языка довести между учениками до такой степени, чтобы они могли говорить по-татарски. А этого в училище, разумеется, достигнуть невозможно. Самое число татар в губернии не велико – до 14 000»[328].

Следует добавить, на основании этих соображений татарский класс в училище вскоре был закрыт. Вся политика государственных органов нач. XIX в. была построена на упорном препятствовании открытия татарам средних светских школ европейского типа. Кроме того, правительство боролось с введением в программы мектебов и медресе светских предметов даже в нач. XX в.

Официальная позиция царского правительства по вопросу национального образования была предельно жестка. П. А. Столыпин в 1909 г. откровенно призывал обер-прокурора синода С. М. Лукьянова к «самой решительной борьбе». Министр народного просвещения А. Н. Шварц указывал на необходимость развития и укрепления в школе русского национального духа и отмечал: «Необходимо неуклонно отстранять всякие притязания инородцев на какую бы то ни было обособленность и национализацию школы… Все учебные заведения должны неуклонно проводить образование и воспитание в духе любви к русской народности и русским идеалам».

Предусматривалось в мектебах и медресе открытие классов русского языка, чтобы, таким образом, не только прививать любовь ко всему русскому, но и выбить из татарской школы ее национальный дух. Созванное П. Столыпиным в 1910 г. «Особое совещание по выработке мер для противодействия татарско-мусульманскому влиянию в Приволжском крае», постановило устранить из конфессиональных мусульманских школ русский язык, а также предметы преподавания общего характера. Таким образом, медресе и мектебы были ограничены программой преподавания исключительно предметами религиозного характера[329].

После революции 1905–1907 гг. ситуация в области реформирования татарского языка несмотря ни на что стала заметно меняться. В татарском обществе к тому времени сменились три поколения исламских реформаторов.

Как известно, Габдулла Тукай писал на турецком или близком к нему смешанном языке в 1905–1906 гг. Этот язык «достойный настоящей поэзии» состоял на две трети из турецких, арабских и персидских слов и выражений, который был непонятен самим народом. Только этот стиль, высокопарный и напыщенный, но считался подходящим для передачи высоких идей и страстей. Лишь около десятка стихотворений были написаны на собственно татарском языке в это время поэтом. Незадолго до своей смерти поэт очистит от «хлама» свое наследие, написанные преимущественно в начальный период своего творчества, пожелав оставить в сборнике около 400 своих стихотворений, написанных на «языке народа». Тукай хотел оставить лишь образцы настоящей лирики на родном татарском языке: «О, сколько здесь хлама? Какие-то «американизированные» «Вечерние молитвы», какие-то подражания бездарным турецким рифмоплетам…». И перед самой смертью поэт напишет:

Сил молодых про черный день, увы, я не сберег,Я светлым ни один из дней моих назвать не мог.Я сворою врагов гоним; был жребий мой жесток.Затем, что я служить властям и богачам не мог.Хотел я мстить, но ослабел, сломался мой клинок,Я весь в грязи, но этот мир очистить я не мог.

Клерикально-схоластический характер обучения в медресе опирался за редким исключением на традиционные арабско-персидские учебники. Нападки на мусульманское духовенство, препятствующие прогрессу, у татарской просвещенной интеллигенции были распространенным явлением. Так, в статье «Национальные чувства» (1906) Тукай просто глумится над муллами, «которые ходят из дома в дом с книгами под мышкой в поисках дарового угощения, но изображая себя при этом светочами учености».

В татарском зыке так называемые «арабизмы» получили распространение еще с IX в., как мы сказали – с принятием ислама в Волжской Булгарии. В медресе и мактабах арабский язык изучался как основной предмет и являлся языком обучения в старших классах. В современном татарском языке насчитывается свыше 10 тыс. арабизмов. В настоящее время некоторые забытые арабизмы вновь возвращаются в татарский язык[330].

Начиная с первой четверти XIX в. наиболее прогрессивные представители татарской и русской интеллигенции предпринимали многочисленные попытки добиться разрешения властей на печатание газеты на татарском языке. Но царское правительство России неизменно отвечало отказом, ссылаясь на всевозможные, доходящие до полного абсурда, различные причины. Лишь революции 1905 г. послужила толчком для возникновения татарской периодической печати. Так, в сентябре 1905 г. в Петербурге вышел первый номер еженедельной газеты «Нур» («Луч»). Она стала самой первой газетой на татарском языке. При этом надо сказать, что газета «Терджиман» («Переводчик») выходила с 1883 по 1918 г. в Бахчисарае на крымско-татарском языке, издаваемая просветителем Исмаилом Гаспринским. Она фактически и была печатным органом тюркоязычного населения Российской империи. Сам издатель газеты написал даже отдельную книгу «Рэхбар мугаллимин яки мугаллимнэргэ юлдаш» на тему объединения всех тюркоязычных народов из различных регионов России общим тюркским языком. Но сразу после снятия ограничений на издательскую деятельность начался бурный процесс изданий учебной литературы на татарском языке, и за короткий период было издано огромное количество печатной продукции.

В Пензе проживало 452 чел. (328 мужчин и 124 женщин. При этом татарским языком в Пензе владели 387 чел., башкирским – 9, турецким – 24)

Так, в 1912 г. уроженец Пензенской губернии первый профессиональный детский писатель Фахрель-Ислам Агеев основал детский журнал «Ак-йул», положивший начало детской художественной литературе на татарском языке. Но, несмотря на все усилия, на появившийся к тому времени джадидистский (новый) метод изучения языка (усул джадид), национальная система образования не смогла перейти от количественного роста в качественный.

Декрет о признании татарского языка государственным, или декрет «О введении татарского языка в делопроизводство советских учреждений республики» – это был первый документ ЦИК и Совнаркома Татарии от 25 июня 1921 г., который де-факто являлся декретом о признании татарского языка государственным в Татарстане наравне с русским языком. Подписан Б. Мансуровым, С. Саид-Галиевым, Х. Гамзатом. Еще 14 февраля 1921 г. на заседании Президиума ЦИК ТАССР было поручено Наркомпросу к 15 июня 1921 г. открыть курсы татарского языка в Казани, кантонах и волостях. Однако голодные 1921–22-е гг. не дали возможности реализоваться в нужных масштабах. В июне 1924 г. был заслушан доклад о состоянии дела, связанные с признанием языка государственным. В результате этих законодательных актов советского государства госслужащих за 4 года выросло на 9,1 %. Выборы в волостные исполнительные комитеты осенью 1921 г. дали 30 % татар, в 1922 г. – 39 %, и в 1923 г. – 46 %. На 1 ноября 1930 г. среди кредитно-финансовых работников татары составляют 85,7 %, культурно-пропагандистских – 60 %, советско-административных – 66,7, судебно-правовых – 30 и почтово-телеграфных – 33,3 %. Основным препятствием развития оставалось отсутствие гарантий обучения на татарском языке в вузе и нехватка финансирования и квалифицированных кадров.