В Сен-Мало сильный шторм и ливень. Вики и Робин удивляются, что все вокруг разговаривают по-французски, а Роберт говорит, что климат напоминает ему Англию. Касабьянка не говорит ничего, но предлагает своевременную помощь с багажом, а позже в изысканных выражениях сообщает, что один чемодан потерялся. Это приводит к задержке в пути, а еще к интенсивным переговорам между таксистом, который должен отвезти нас в центр Сен-Бриака, носильщиком и каким-то приятелем таксиста, который с пылом берется за дело и восклицает: «Ah, grâce à Dieu!»[254], когда чемодан в конце концов находят. Этот инцидент дает водителю такси пищу для разговоров на всю дорогу, и он то и дело к нам оборачивается. Роберту это, похоже, не по нутру. Надеюсь, что водитель не физиогномист, иначе бы он непременно обиделся.
Проезжаем несколько деревень, и я каждый раз говорю, что это, наверное, здесь. Никто не отвечает, только Касабьянка вежливо изображает интерес. Наконец доезжаем до того самого
За этим следует осмотр комнат. Робин спрашивает, когда уже пойдем купаться. Вспомнив температуру воздуха и воды, заранее застываю от страха. Распаковываем вещи и обустраиваемся. Роберт во время этого процесса куда-то исчезает, возвращается спустя несколько часов и объявляет, что До Моря нужно Идти Пешком Целых Двадцать Минут.
Складывается ощущение, что виновата в этом я, но уже ничего не поделать. Все многозначительно молчат, только Касабьянка говорит, что зато, пока идем, согреемся. Не могу решить, то ли это проявление исключительного такта, то ли наоборот. Утверждение оказывается совершенно ошибочным, поскольку до большого, продуваемого ветром пляжа все (кроме детей) добираются более или менее окоченев. Вода темно-зеленая, резкий восточный ветер гонит высокие пенистые волны. Цепенею от осознания ошеломляющего факта, что менее чем через четверть часа мы будем в воде. Готова отдать много денег, лишь бы мне позволили не раздеваться и остаться на суше. Сильно подозреваю, что подобные умонастроения превалируют и среди остальных, но мы все с напускной веселостью набиваемся в два домика для переодевания и выходим оттуда одетые не по погоде.
(
Дети отважно забегают в воду в сопровождении гувернера, которому я мысленно ставлю высокую оценку за приверженность профессиональному долгу, поскольку он позеленел от холода и дрожит. Роберт с высокомерным видом останавливается у кромки воды, а я крайне неохотно заползаю в море на несколько дюймов и немею от холода. Дети визжат от Восторга, что радикально меняет положение вещей, и вот мы уже все купаемся и говорим друг другу, что, право же,
С радостью возвращаемся к домикам, а еще больше настроение поднимается, когда какой-то древний старичок приносит
Остаток дня посвящаем вкуснейшей еде, исследованию Сен-Бриака в промежутках между ливнями и покупке печенья, марок, блокнотов, персиков (очень недорогих, но отличных), а также «Шерлока Холмса» (для Робина) и «Робинзона Крузо» (для Вики) от издательства Таухниц[257].
Наконец дети уложены спать, а Роберт и Касабьянка угрюмо критикуют внешний вид постояльцев-соотечественников и единогласно осуждают мое желание завязать общение с кем-нибудь из них или со всеми. Никак не могу одобрить этого сугубо британского настроя. Так им и говорю и иду спать, не дожидаясь ответа.
Касабьянка подтверждает звание прекрасного воспитателя по итогам жутковатого противостояния, в ходе которого они с Робином выясняют, как долго последнему позволено находиться в воде. Все это время я, забыв про мокрый купальник, наблюдаю за процессом сквозь щелку между досками в стене домика для переодевания. Уже собираюсь вмешаться, но тут Робин сдается и Касабьянка с пугающим спокойствием выпроваживает его из моря. Остаток дня они проводят в угрюмом молчании, но вечером происходит примирение, и Касабьянка заверяет меня, что теперь все будет хорошо. (
Затем он с превосходством замечает, что некоторые так и норовят навязать свое знакомство соотечественникам. Вместо ответа говорю, что вечером будут танцы и я бы хотела сходить. Вид у него такой, будто я сказала нечто ужасное, и дальше он предпочитает молчать.
Поскольку до этого у меня не было ни малейшего намерения пойти на танцы, а Роберт наотрез откажется меня сопровождать, возникает неразрешимая проблема с соблюдением приличий. (
Ищу Вики на улице, где она обычно подолгу играет с бродячими французскими собаками. Пожилая рыжеволосая англичанка, которую зовут, кажется, Вай, взволнованно сообщает мне, что среди этих собак есть не вполне воспитанные и маленькой девочке не пристало с ними водиться. Я коротко отвечаю, что собаки везде одинаковы. В голову запоздало приходят ответы поудачнее. Собаки Вики кажутся мне прекрасно воспитанными, и я не вижу причин им докучать. Вместо этого мы с Робином идем в лавку через дорогу и покупаем персики, печенье и мелкий черный виноград. Начинается ливень, Вики и собаки расходятся, мы все возвращаемся в гостиницу и играем в викторину в дальнем углу столовой.
К расстройству остальных участников, Касабьянка играет очень хорошо и побеждает всех, включая Роберта, вопросом о линии Уоллеса, которая в итоге оказывается какой-то совершенно непонятной чертой, отделяющей одних животных от других[258]. Интересно, что бы Вай сказала на это объяснение? Естественно, не предлагаю Касабьянке пойти и узнать.
Дети загадывают какие-то древние загадки и сами же их отгадывают, а Роберт сосредоточивается на арифметических примерах. Молча взираю на это и безуспешно пытаюсь вспомнить какую-нибудь область знаний, в которой могу отличиться. Наконец Робин спрашивает меня, сколько будет семь помножить на девять. Отвечаю быстро, но неправильно. Касабьянка при первой же возможности ненавязчиво возвращается к этому вопросу и предлагает ежедневные получасовые занятия арифметикой, поскольку «тогда мне будет гораздо проще вести домашнюю бухгалтерию». Принимаю предложение, хотя и осознаю, что упростить возню со счетами может только резкое сокращение расходов и невероятное увеличение доходов, но вполне согласна, что уметь считать только на пальцах нежелательно в любом возрасте, и уж тем более когда ранняя юность позади.
Процедура купания проходит как обычно, однако ее дополнительно оживляет неожиданное и драматичное появление какого-то французского юноши, которому срочно нужно знать, нет ли среди нас врача, потому что у немецкого джентльмена в домике для переодевания приступ. Касабьянка немедленно бросается в море, куда, по его словам, только что уплыл англичанин-доктор. (
Одни говорят, что немецкий джентльмен без сознания, другие, что пришел в себя, третьи, что он уже мертв или даже убит. В толпе громко ахают, а дама-француженка восклицает: «Il ne manquait que cela!»[259] Поневоле задумаешься, каким же тогда было ее остальное пребывание в Сен-Бриаке.
Спрашиваю Роберта, не считает ли он, что должен пойти помочь. Он спрашивает, чем именно, и уходит.