Дневник провинциальной дамы

За этим следует интервью с неприятного вида сивиллой. Она неотрывно глядит в большой стеклянный шар и говорит, что я познала горе (интересно, кто не познал?) и что я жена и мать. Сказано одно сразу после другого, разумеется, ненамеренно. Далее идет длинный вдохновенный монолог, в котором практическую пользу имеют разве что следующие утверждения: (а) совсем скоро меня ждет неприятность (если это очередная смена кухарки, то да); (б) мой ребенок в будущем прославится (почти уверена, что речь о Вики); (в) через три года я сорвусь с якоря, устремлюсь к новым берегам и перейду все допустимые границы.

Ничто из этого не кажется мне правдоподобным. Благодарю ясновидящую и уступаю место Памеле. За этим следует длительное ожидание, во время которого Памела по меньшей мере трижды вскрикивает за ширмой. Наконец появляется, крайне взволнованная, швыряет фунтовые купюры направо и налево и говорит, что надо скорее отсюда убираться. Сбегаем, будто совершили преступление, и, не успев отдышаться, запрыгиваем в первое попавшееся такси.

Памела рыдает у меня на плече и говорит, что мадам Инес сказала, мол, она – реинкарнация Елены Троянской и в ее жизни никогда не будет покоя. (Последнее я и сама могла бы сказать ей бесплатно.) Еще мадам Инес напророчила, что вскоре к Памеле придет Любовь и полностью изменит ее жизнь. Внутренне ужасаюсь, но предлагаю выпить чаю.

За чаем Памела признается, что ей не понравилось то, как мадам Инес говорила о ее прошлом. Неудивительно.

Расстаемся на Слоун-стрит, и я иду домой собирать вещи.

7 ноября. Даути-стрит осталась позади, желто-белых чехлов хватает, чтобы накрыть всю квартиру, и Роберт встречает меня на станции. Он явно рад меня видеть, но говорит мало и лишь в гостиной после ужина неожиданно замечает, что Скучал По Мне. Приятно удивлена и хотела бы узнать, в чем это выражалось, но Роберт молчит, и мы возвращаемся к своим занятиям: радио и «Таймс».

13 апреля. Прошло необъяснимо много времени с тех пор, как я в последний раз уделяла внимание своему дневнику. Однако эти пять месяцев не отмечены никакими особенными событиями, кроме запоздалых ответных визитов в период с января по март (днем и в хорошую погоду, чтобы хозяев наверняка не было дома) и неудачной попытки научиться готовить за двенадцать уроков по переписке.

Финансовое положение определенно непростое, и его усугубляют очень некстати пришедшие Налоговые Квитанции, но Роберт указывает на то, что оплатить их нужно до 28 мая, так что я необоснованно испытываю облегчение. Вопрос: Почему? В качестве ответа уже не впервые напрашивается аналогия с мистером Микобером[320].

15 апреля. Фелисити Фэрмид пишет, что, если можно, она бы хотела приехать к нам на несколько дней, и ничего, если она позже сообщит каким поездом? Число либо 18-е, либо 19-е, но если неудобно, то 27-е, только в этом случае ей придется ехать Южной железной дорогой[321], а не Западной[322]. Пишу ответ на пяти страницах, что это было бы чудесно, только не 27-го, потому что в этот день Роберт едет на автомобиле в Кредитон. Что касается железной дороги, то как ей удобнее, хотя нам проще Южной.

Чувствую, что это лишь начало длительной переписки, полной запутанных договоренностей. Опасение подкрепляет телеграмма, полученная от Фелисити днем: «Не бери расчет вчерашнее письмо могу приехать двадцать первого если удобно напишу вечером».

Ничего не говорю Роберту, но, к сожалению, именно он принимает по телефону новую телеграмму от Фелисити: «Сожалею планы изменились напишу».

Роберт никак это не комментирует, но в семь часов отбывает на собрание Британского легиона[323] и возвращается только в полночь. Мы с Касабьянкой ужинаем tête-à-tête и разговариваем о собаководстве, романах Э. Ф. Бенсона[324] и англиканской церкви, в отношении которой Касабьянка настроен оптимистично. Как только мы уходим в гостиную слушать радио, появляется Робин в пижаме и говорит, что отчетливо слышал за окном грабителя. Даю Робину апельсин, избегая при этом взгляда (неодобрительного) Касабьянки. Недолго посидев у огня, Робин уходит, и больше про грабителя ничего не слышно. Каким-то удивительным образом гостиная до самых дальних уголков пропитывается запахом апельсина.

19 апреля. Фелисити еще не приехала, и наша оживленная переписка продолжается. Уже давно не говорю Роберту, какой поезд нужно встретить.

Получаю приятное письмо от известной писательницы, с которой лично не знакома. Она пишет, что у Нас Много Общих Друзей, и приглашает отобедать у нее на следующей неделе и взять с собой, кого захочу. Польщена, принимаю приглашение от своего имени и от имени Фелисити. (NB. Написать Фелисити открытку о том, какая честь ей выпала. Возможно, это поможет ей определиться с планами.) Остальная корреспонденция: Вторичный Счет к Оплате от «Фриппи и Коулмена» с очень кратким словесным сопровождением; гораздо более пространное послание, автор которого опасается, что я забыла о предстоящей Благотворительной Ярмарке (о которой я прекрасно помню, уже пожертвовав две шляпки, три пояса для чулок, разваливающуюся каминную решетку и скамеечку для ног с бабочкой), и в качестве напоминания прилагает напечатанный на машинке анонс; и просьба дать рекомендацию предпредпоследней кухарке.

Погода очень холодная и дождливая. Дети и Касабьянка ежедневно препираются насчет желательности Прогулки. В конце концов найден компромисс: Робин и Вики на велосипедах едут в горку и обратно, а Касабьянка в плаще с капюшоном, надвинутым по самые брови, шагает за ними в мрачном одиночестве. Расстроенно наблюдаю из окна за этим противоестественным положением вещей и решаю воззвать к лучшим чувствам Робина (если они обнаружатся), но не тратить красноречие на Вики.

В прихожей непонятно как и откуда возникает приблудный номер Иллюстрированного Еженедельника. Роберт спрашивает, что это за макулатура, но после обеда целый час его читает. Вики, в чьи руки еженедельник попадает после, громко хохочет: «Ой, там голая тетя!» Выясняю, что это заявление, не совсем клеветническое, относится к крупной, на всю страницу, фотографии Памелы Прингл в огромном головном уборе с перьями, лифе, расшитом драгоценностями, одной подвязке и короткой тюлевой юбке – то есть в костюме, олицетворявшем Целомудрие на недавнем благотворительном конкурсе «Добродетель сквозь века», который проводился для сбора средств в пользу женской христианской миссии в Индии.

Шутливо спрашиваю Роберта, хочет ли он, чтобы я регулярно покупала Иллюстрированный Еженедельник, на что он обезоруживающе отвечает, что да, хочет, но не этот, а в котором пишет Марш. Я переспрашиваю: «Марш?» Да, Марш. Пишет дельно и в книгах разбирается, так что мне должно понравиться. Мне нравится, но Марша не припоминаю. Роберт утверждает, что я точно его знаю – да все знают, – он ведет еженедельную колонку про книги. Меня озаряет: «А, Ричард Кинг!»[325] Роберт подтверждает мою догадку и добавляет, мол, он не сомневался, что я его знаю, да все знают, и уходит в сад.

(NB. Интуиция жены работает очень своеобразно и, должно быть, подчиняется законам, которые пока недоступны ограниченному человеческому разуму. Готовый материал для очень глубокой, возможно, научной статьи. Надо бы сделать предварительные заметки, но стирка зовет, и вместо заметок приходится думать о том, что из бельевой корзины куда-то пропало все содержимое, кроме тридцати четырех носовых платков и одного полотенца для лица. Решаю отложить статью до следующей недели.)

Стоит отпустить Этель днем на несколько часов, как начинается неизбежное нашествие посетителей, которых впускает в дом Кухарка с неподобающей формулировкой: К вам какие-то люди, мэм. «Какие-то люди» оказываются некоей миссис Поппингтон, которая весьма негуманно поторопилась нанести ответный визит, со взрослой дочерью, представленной мне как Моя Девочка. Миссис Поппингтон устраивается на подоконнике, с которого я едва успеваю убрать плюшевого мишку, пластилин и две надкушенные плитки шоколада, а Моя Девочка в течение всего визита сидит, развалившись в кресле, и читает «Панч».

Обсуждаем прислугу, холодные Восточные Ветра и обрезку тисовых изгородей. Мисс П. выражает надежду, что я хорошо знаю Йоркшир[326]. Вынуждена ответить, что нет, и разговор заходит в тупик. Зачем-то тихо добавляю – ну, мол, разве что сестер Бронте. Миссис П. встревоженно смотрит на меня и тут же начинает собираться. Моя Девочка отшвыривает «Панч», и мы с миссис П. прощаемся. Уже из машины она доверительно говорит, мол, не представляет, что я, наверное, думаю о манерах ее дочери. Могу и очень хотела бы ее просветить, но Моя Девочка сразу заводит мотор и уезжает вместе со своей родительницей.