Во второй раз меня отрывает от дела Безработный, который ходит по домам и продает свои Стихи. Проявляю слабость и покупаю Стих за два шиллинга, но прошу, чтобы ко мне больше никого не присылали, поскольку я не могу позволить себе такие расходы. Безработный заверяет меня, что ни за что так не поступит, и уходит.
Снова трезвонит звонок, на этот раз не прекращая. Гляжу на него, охваченная ужасом. Снизу видно только какие-то две загадочные жестянки и несколько проводков. Встаю на стул, чтобы рассмотреть получше, но пугаюсь, что меня может ударить током, и слезаю. Прибегает домработница с верхнего этажа и две незнакомые соседки – из цокольного и говорят, что надо позвать Мужчину. Под продолжающийся оглушительный звон сочиняю в уме ироническую статью о Феминизме. Приходит мастер, говорит, что да, так, мол, он и думал, и мгновенно утихомиривает звонок, очевидно, одной только мужественностью.
Сердита настолько, что никак не могу приняться за дела.
(
В голове крутятся несколько вариантов краткого и резкого письма к Роуз, но времени нет. Успеваю только бросить зубную щетку, расческу, тапочки, губку, три книги, пижаму и грелку в саквояж (позже обнаруживаю, что забыла пуховку, и очень злюсь, но толку-то что) и отбываю на поезде в Хартфордшир.
По дороге вспоминаю все, что мне известно про племянницу Роуз: чуть за двадцать, симпатичная, талантливая, пользуется огромным успехом в обществе, умеет все, что только можно уметь: играть в игры, танцевать и так далее и тому подобное, замужем за невероятно умным молодым человеком. (Про таких говорят: «Он Сам Сделал Себе Имя», вот только не помню в чем.)
Очень хочется сейчас же поехать в обратную сторону, дабы не встречаться с таким совершенством, однако этот план невыполним, поскольку поезд идет без остановок.
Племянница встречает меня на станции (ее наряд превосходит все, какие у меня когда-либо были и будут) со всем возможным радушием, благодарит за приезд и спрашивает, о чем будет мое выступление. Отвечаю, что о Любительском Театре. Племянница неубедительным тоном говорит, что это просто отлично, но добавляет, что в институте уже есть большая Театральная Студия, им регулярно ставит спектакли известный актер, муж Заместителя Председателя, и они заняли одно из первых мест на недавнем всеанглийском конкурсе сельских любительских театров.
Естественно, падаю духом и бормочу, что тогда, наверное, лучше рассказать о чем-то другом, например о книгах. Звучит жалко, и я уверена, что племянница тоже так думает, хотя и остается неизменно приветливой. Она уверенно ведет автомобиль в темноте, прекрасно справляется со сложным заездом в гараж, извлекает мой саквояж и удивляется, какой он Тяжелый (не признаю́сь, что там книги, иначе это будет выглядеть так, будто я решила, что у нее дома их недостаточно). Меня проводят в совершенно очаровательный дом, обставленный по последней моде. Подозреваю, что там имеются все возможные приспособления, которые когда-либо были изобретены для облегчения домашнего труда. Это подозрение тут же подтверждается.
Больше всего меня впечатляет ванная – мрамор, черно-белая плитка, ослепительная чистота… С сожалением, но оттого с не меньшей любовью вспоминаю гораздо худший вариант такого же помещения у меня дома: облупленные кое-где стены, латунные ручки, которые горничная чистит, только когда они совсем позеленеют, на стенах – разномастные кустарные полочки с невероятным скоплением полупустых флакончиков, баночек талька и пачек мыла.
Племянница демонстрирует мне своих детей: очаровательного маленького мальчика и ангелоподобного грудничка – у обоих, конечно, кудряшки. Не могу придумать, чем бы похвастаться в ответ на вежливый вопрос о Робине и Вики, поэтому просто говорю, что они в школе.
(
Садимся ужинать – племянница переоделась в голубое платье, которое ей идет и, разумеется, полностью соответствует случаю. Пытаюсь выглядеть как можно лучше в старом красном платье с маленькой красной береткой, которая мало того что меня не красит, так еще и безнадежно старомодна, и вместо забытой пуховки применить губку из старой компактной пудреницы. Результат не радует.
Ужинаем все вместе (меня представляют мужу – такому же молодому) и говорим о Роуз, общих друзьях, «Время не ждет» и новейших пылесосах «Электролюкс»[300].
Собрание в институте проходит довольно успешно – на этот раз поразительно талантливая натура племянницы Роуз проявляется в роли председателя. Я говорю о Книгах и трижды вызываю одобрительный смех у слушателей, рассказав абсолютно неуместные анекдоты. Меня представляют фетровой шляпке и шубе, фетровой шляпке и голубому джемперу, фетровой шляпке и твидовому костюму и так далее. Их имена остаются для меня тайной, так же как и мое – для них.
(Действительно ли с этим досадным и привычным положением вещей ничего нельзя поделать? Существует мнение, что проблема полностью решена в Америке: там выступающих представляют публике достаточно громко и зачастую добавляется краткая биографическая справка. Хочу в Америку.)
Племянница любезно интересуется, не устала ли я. Отвечаю, что нисколько (неправда). Вскоре мы едем домой, и я ложусь спать. Гостевая комната восхитительна во всех отношениях, кроме того, что в ней нет мусорной корзины. Этот единственный недостаток в обстановке полного совершенства приносит некоторое облегчение.
В связи с этим решением испытываю крайне противоречивые чувства на ланче с виконтессой, которую в свое время Роуз мне и представила. Виконтесса только и делает, что расточает ей комплименты, а я разрываюсь между естественным побуждением ответить и обидой на Роуз за ее поступок.