Появляются еще две незнакомые дамы в черном, и мое Голубое платье начинает слишком уж выделяться. Очевидно, что все гостьи хорошо друг друга знают и встречались на прошлой неделе за ужином, вчера вечером – за Игрой в Бридж, а сегодня утром – на Выставке Живописи. Никто не говорит ни слова о Памеле, и на меня вдруг накатывает сильный и безотчетный страх, что я перепутала квартиры. Лихорадочно оглядываю комнату в поисках знакомой мебели, и какая-то дама с эгреткой и в жемчугах спрашивает, что, мол, совсем не хватает той
(
Меня все больше волнует то, что не появляется Памела П., особенно потому, что прибывают еще три гостьи: черное платье-костюм, черный жакет с юбкой и черный крепдешин с оранжевыми ногтями. (Мое Голубое платье теперь кажется жалким подобием разноцветной одежды Иосифа[307], причем столь же ветхозаветным.)
Все дамы обращаются друг к другу по имени и активно сплетничают про общих друзей, ни об одном из которых я раньше не слышала. Во время обсуждения некоего приятеля по прозвищу Волоокий, у которого инфлюэнца, на меня нападает неистовый приступ чихания. Все в ужасе смотрят на меня, и в разговоре происходит заминка.
(
Дверь неожиданно открывается, и в гостиную впархивает Памела Прингл, которую я уже не чаяла увидеть. Она целует каждую гостью, спотыкается об маленькую собачку (которая появилась из ниоткуда, только чтобы об нее споткнулись, и тут же вновь исчезает в никуда) и восклицает, мол, тут уже все со всеми знакомы, она, конечно,
Обед подан. Мы все демонстрируем приличествующую нерасторопность и толпимся у порога, соревнуясь в самоуничижительной скромности, но наконец следуем в столовую за Памелой. Мне отведено место рядом с ней – довольно незаслуженная привилегия, которая наверняка предназначалась кому-то другому. По другую руку от меня восседает крайне элегантная дама в черном крепдешине.
Она говорит, что восхищена моей книгой. И муж тоже. А свояченица, которая очень Умна и Хвалит только то, что ей Действительно Нравится, сочла книгу весьма замечательной. Высказавшись по этому поводу, моя собеседница тут же принимается рассказывать о своей недавней поездке в Париж, и я вынуждена заключить, что ее собственные критерии искренности гораздо ниже, чем у свояченицы.
Делаю вид, что знаю Париж так же хорошо, но вижу, что мне это не удается ни в малейшей степени.
Памела восторженно вопрошает крепдешиновую даму, видела ли та в Париже Жоржа и модели из его новой коллекции. Дама качает головой и говорит, что коллекции еще нет и вообще Жорж никогда не показывает весенние модели как минимум до декабря, что мне кажется логичным, но все остальные воспринимают эту новость как личное оскорбление, а Памела заявляет, что серьезно подумывает о том, чтобы обшиваться у Гастона, а не у Жоржа. Гостьи в ужасе охают. С легкостью изображаю возмущение и ужас, потому что мне как раз очень хочется чихнуть.
(Теперь оба платка насквозь мокрые, и еще до конца дня на губе выскочит простуда.)
Разговор вращается вокруг Парижа, похудания (тема совершенно неактуальная, поскольку никто из присутствующих не может весить больше сотни фунтов[308] – в лучшем случае) и особы по имени Диана, которая увела второго мужа у некоей Тетси. Все сходятся в том, что это
(В отличие от остальных присутствующих, с Тетси у меня есть хоть что-то общее, но, пожалуй, все же не стоит думать о людях в таком язвительном ключе.)
Стоит нам приняться за совершенно восхитительный десерт
Почти подсознательно спрашиваю себя: как это Памеле и ее подругам удается рассуждать о книгах, которых ни одна не читала? Вот загадка!
Возвращаемся в гостиную. Снова чихаю, но левый уголок второго платка оказывается относительно сухим, что несколько утешает, пусть и ненадолго.
Испытываю немалое облегчение, когда владелица изумрудной броши говорит, что очень-очень сожалеет, но должна бежать, потому что сама все это затеяла и без нее не начнут. «Все» может означать что угодно: от Нового Перманента до специального театрального показа для королевской семьи в Букингемском дворце, но этого уже не узнать, поскольку она отбывает без дальнейших объяснений.
Делаю попытку откланяться. Выходит жалко, потому что не придумывается ни одного предлога уйти, кроме того, что мне хотелось это сделать почти с тех пор, как я пришла, – но так, естественно, говорить нельзя. Памела объявляет, что мое присутствие Весьма Украсило обед, и на этом мы расстаемся.
Дома сразу ложусь в постель, а домработница из верхней квартиры заботливо приносит горячий чай с корицей. Так рада, что даже не задаюсь вопросом, кому он по праву предназначался.