В данном случае при наличии у него мощного либидо не приходилось удивляться, что наиболее подходящими его натуре были мимолетные отношения с замужними женщинами (отсюда присвоение вазы одной из них).
Отлично подтверждают эту символику следующие два обстоятельства. Из-за невроза мужчина подвергся психоаналитическому лечению. В ходе сеанса психоанализа, когда он рассказывал о происшествии с глиняной (irdenen) вазой, он опять начал говорить о своих отношениях с женщинами и высказал мнение: он безрассудно взыскателен к ним; требует от женщин „неземной“ (unirdische) красоты. И в то же время он весьма разумно подчеркивал, что все еще привязан к своей (умершей, то есть „неземной“ – unirdisch) жене, а о „земной“ (irdischer) красоте и слышать не желает; по этой причине он и разбил „глиняную“ (irdenen – irdischen) вазу.
И точно в то же время, когда в ходе переноса[153] у него появилась фантазия жениться на дочери своего врача, он представлял себе, что преподносит тому… вазу, как бы намекая, в какой форме жаждет реванша.
Вполне вероятно, что символическое значение ошибочного действия может весьма разнообразно варьироваться, например, означать нежелание наполнять вазу и т. д. Однако более интересным мне кажется соображение, что наличие нескольких, по меньшей мере двух, возможно, даже порознь действующих из предсознательного или бессознательного мотивов отражается в удвоении ошибочных действий – в падении вазы и в выскальзывании ее осколков из рук» (Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1913, I).
д) Ситуации, когда роняешь, сбрасываешь или разбиваешь предметы, видимо, очень часто используются для выражения неосознанного хода мыслей, что в отдельных случаях удается доказать с помощью психоанализа, однако чаще люди предпочитают догадываться об этом, основываясь на суеверных или шуточных толкованиях из разряда народной мудрости. Широко известны интерпретации просыпанной соли, опрокинутого стакана с вином, втыкания упавшего ножа в пол и т. п.
В какой мере подобные суеверия могут рассчитывать на признание, скажу дальше, здесь же ограничусь замечанием: отдельное неудачное действие ни в коем случае не обладает постоянным смыслом, а в зависимости от обстоятельств предлагает себя в качестве средства проявить разнообразные намерения.
Совсем недавно[154] в моем доме имел место период, когда было разбито необычайно много стеклянной и фарфоровой посуды. Да и сам я изрядно поучаствовал в этом занятии. Однако эту небольшую психическую эндемию нетрудно объяснить – это были дни перед свадьбой моей старшей дочери. В случае подобных празднеств принято, кроме всего прочего, разбивать какой-нибудь прибор и при этом произносить тост с пожеланиями счастья. Этот обычай имел, видимо, смысл жертвоприношения или выполнял какую-то другую символическую роль.
Когда прислуга роняет и в итоге разбивает хрупкие предметы, никто, пожалуй, сразу не подумает о психологическом объяснении происшедшего, однако и здесь, возможно, соучаствуют неизвестные мотивы. Нет ничего более далекого от необразованного человека, чем почитание искусства и его произведений. Приглушенная враждебность к ним владеет обслуживающим нас персоналом, особенно когда предметы, ценность которых они не понимают, становятся для них причиной труда со специфическими требованиями. Зато люди того же уровня образования и происхождения часто отличаются в научных учреждениях значительной умелостью и надежностью в обращении с требующими осторожности предметами, едва они начинают идентифицировать себя со своими начальниками и причислять себя к довольно важному персоналу научного заведения.
Тут[155] добавлю рассказ молодого техника, позволяющий понять механизм нанесения материального ущерба.
«Некоторое время тому назад вместе с несколькими коллегами я работал в лаборатории Высшей школы и участвовал в ряде сложных экспериментов по определению гибкости материалов – работа, за которую мы взялись добровольно, но которая стала требовать гораздо больше времени, чем мы рассчитывали. Как-то раз, когда я шел с коллегой в лабораторию, тот сказал, что именно сегодня ему неудобно терять так много времени, тогда как дома он мог бы потратить его совершенно иначе. Я мог с ним только согласиться, а еще добавил полушутя и с намеком на происшествие, случившееся на прошлой неделе: „Будем надеяться, машина опять сломается, мы сможем прекратить работу и раньше уйти домой!“ При распределении работ выяснилось, что коллеге Ф. поручено управлять вентилем пресса, то есть его обязанность – медленно выпускать из накопительного бака жидкость, создающую давление, путем осторожного вращения вентиля в цилиндре гидравлического пресса. Руководитель эксперимента стоял у манометра и громко кричал „стоп“, когда достигалось нужное давление. По этой команде Ф. берется за вентиль и изо всех сил поворачивает его… налево (все вентили без исключения закрываются направо!). По этой причине полное давление накопителя действует на пресс, к чему не был готов трубопровод, так что он сразу же лопнул в месте соединения труб – довольно безобидное повреждение механизма, вынудившее нас прекратить работу и отправиться по домам. Впрочем, показательно, что спустя некоторое время, когда мы обсуждали это происшествие, мой приятель Ф. ни за что не хотел припоминать твердо запомнившееся мне высказывание».
Когда случается упасть, оступиться, поскользнуться по собственной воле – это тоже не всегда нужно интерпретировать как сугубо случайный срыв моторики. Уже двоякий смысл языковых обозначений таких действий (упасть – нравственно пасть, оступиться – совершить проступок. –
К
е) Утверждение, что случайные действия являются, по сути, преднамеренными, вызывает быстрее всего доверие в сфере половой деятельности, где граница между двумя видами ранее упомянутых действий выглядит и в самом деле весьма смазанной. То, что неловкое по видимости движение может весьма тонко использоваться в сексуальных целях, мне самому довелось испытать несколько лет назад на превосходном примере. В одном хорошо знакомом доме я встретил приглашенную туда в гости девушку, когда-то давно вызывавшую у меня симпатию, теперь угасшую, и настроившую меня по этой причине на веселый, говорливый и обходительный лад. Я тогда задумался, с какой стати я пришел в такое состояние, ведь годом раньше та же самая барышня оставила меня совершенно равнодушным. Когда на этот раз в комнату вошел ее дядя, довольно пожилой господин, мы оба вскочили, чтобы принести ему стоявшее в углу кресло. Она оказалась проворнее, да, пожалуй, и поближе к креслу, так что завладела им первой и понесла его, держа перед собой спинкой назад и положив обе руки на его подлокотники. Так как я чуть припозднился, но все же не оставил намерения поднести кресло, то оказался неожиданно вплотную позади нее и обхватил ее обеими руками сзади, так что на момент они сомкнулись перед ее бедрами. Разумеется, я оборвал эту ситуацию так же стремительно, как и создал. Похоже, никто даже не заметил, как ловко я использовал свое неловкое движение.
Время от времени мне приходилось убеждаться, что те досадные неумелые попытки уклониться от столкновения на улице с другим человеком, отодвигаясь в течение нескольких секунд то вправо, то влево и все же постоянно оказываясь напротив него, пока наконец не останавливаются оба; короче говоря, что даже такое «преграждение дороги» повторяет шаловливое, провоцирующее поведение очень давних лет и преследует сексуальные цели, прикрытые маской неумелости. На основании психоанализа невротичных людей я выяснил, что так называемая наивность молодых людей и детей часто оказывается именно маской, надеваемой ради возможности, не стесняясь, спокойно говорить или делать непристойности.
О совершенно аналогичных наблюдениях над собой сообщает В. Штекель: «Я вхожу в один дом и протягиваю хозяйке правую руку. При этом как-то ухитряюсь распутать завязку ее пояса, не позволяющую раскрыться незастегивающемуся утреннему халату. За собой я не чувствую никакого непристойного намерения и все же совершаю это неосторожное движение с ловкость опытного карманника».
Я уже неоднократно мог на деле убедиться[156], что ошибочные действия писатель понимает точно так же осмысленными и мотивированными, как уже раньше было здесь сказано. Поэтому нам не стоит удивляться, знакомясь с новым примером того, как он даже неловкому движению придает определенный смысл и позволяет стать предвосхищением последующего события.
В романе Теодора Фонтане «L’Adultera» («Грешница») говорится: «…Мелани вскочила и бросила, как бы в виде приветствия, большой мяч. Однако не сумела прицелиться, мяч пролетал мимо, но Рубен сумел поймать его. При возвращении с прогулки, в ходе которой имел место этот эпизод, между Мелани и Рубеном состоялся разговор, посеявший первые слабые ростки зарождающейся симпатии. Эта расположенность друг к другу переросла в страсть. Мелани решилась оставить супруга, чтобы целиком принадлежать любимому мужчине» (Сообщено Г. Заксом).
ж) Чувства, возникающие у нормального человека при захвате не того предмета, носят, как правило, безобидный характер. Именно поэтому особый интерес вызывает вопрос: подпадают ли в каком-то аспекте под нашу точку зрения промахи с выбором предмета, сопровождаемые серьезными последствиями, скажем ошибки врача или аптекаря.
Так как я очень редко оказываюсь в ситуации, требующей медикаментозного вмешательства, то могу привести только один пример неправильного выбора предмета из собственной практики. У одной очень старой дамы, которую несколько лет назад я посещал два раза каждодневно, моя врачебная помощь во время утренних визитов ограничивалась двумя процедурами – я капал ей в глаза несколько глазных капель и впрыскивал дозу морфия. Постоянно наготове у меня было две бутылочки: синяя для глазных капель и белая – для раствора морфия. Во время процедур мои мысли чаще всего были заняты чем-то другим: одно и то же повторялось так часто, что мое внимание было рассеяно. Однажды утром я заметил, что «автоматика» сработала неправильно. Пипетка погрузилась в белую бутылочку вместо синей, и я закапал в глаза не глазные капли, а морфин. Я сильно испугался, но затем успокоил себя тем, что несколько капель двухпроцентного морфина не могут нанести вред конъюнктивальному мешку. Чувство страха следовало объяснить чем-то еще.
При попытке проанализировать этот небольшой промах в выборе лекарства первой мне пришла в голову фраза: