Есть немецкая поговорка, раскрывающая общепринятое мнение, что в забывании намерений нет ничего случайного. «Что единожды выпало из памяти, то дальше будет забываться еще чаще».
Более того[146], порой не удается отделаться от впечатления, будто все, что можно сказать о забывании или об ошибочных действиях вообще, и без того известно людям как что-то само собой разумеющееся. Довольно удивительно, что тем не менее существует необходимость доводить до их сознания эту вроде бы хорошо известную им информацию. Очень часто я слышал, как говорят: «Не поручайте мне этого, я все равно об этом забуду». В исполнении подобных «предвестий» нет, конечно, ничего мистического. Тот, кто так заявляет, ощущает в себе намерение не исполнять поручение, но отказывается признаться в этом даже себе.
Впрочем, забывание намерений вполне удовлетворительно разъясняется еще и тем, что можно назвать «одержимостью ложными намерениями». Как-то раз я обещал одному начинающему автору написать рецензию на его небольшой опус, но в силу каких-то внутренних, неизвестных мне противодействий все откладывал, пока однажды, движимый его настойчивой просьбой, не пообещал написать ее в тот же вечер. Самым серьезным образом я собирался так и поступить, забыв, однако, что в тот же вечер наметил написание другого, безотлагательного отзыва. В итоге я признал свое намерение ошибочным, перестал бороться со своим сопротивлением ему и отказал донимающему меня автору.
VIII
Ошибочный захват вещей
Позаимствую еще одно место (с. 98) из упомянутой работы Мерингера и Майера:
«Ошибки в речи не являются чем-то исключительным. Они весьма сходны с ошибками, которые совершаются довольно часто людьми в других областях человеческой деятельности и не вполне адекватно называются „забывчивостью“».
Итак, я – вовсе не первый, кто заподозрил наличие смысла и преднамеренности в мелких функциональных расстройствах повседневной деятельности здоровых людей[147].
Если огрехи в речи (а ведь это – двигательные действия) допускали такое понимание, напрашивается мысль распространить аналогичное допущение на все прочие подобного рода отправления людей. При этом я выделю две группы случаев: все те, в которых действие допущенной ошибки представляется существенным отклонением от намеченной цели и которые я называю
В психологическом понимании промашки мы явно не очень-то продвинемся, если включим ее в группу атаксий[148] или даже специфических «кортикальных атаксий». Лучше попробуем объяснить ее предшествующими ей предпосылками. Я снова обращусь для этого к самонаблюдениям, повод к которым у меня появляется не очень часто.
а) В прежние годы, когда я посещал пациентов гораздо чаще, чем в настоящее время, со мной часто случалось, что перед дверьми, в которые мне нужно было стучать или звонить, я извлекал из кармана ключи от собственной квартиры, чтобы быстренько опять их спрятать, да еще и чуть ли не с чувством стыда. Сравнивая пациентов, у чьих дверей это случалось, я должен был признать, что такая ошибка – извлечение из кармана ключа вместо звонка в дверь – означала уважение к дому, где я ее совершал. Она была эквивалентна мысли – «здесь я чувствую себя как дома», ведь такое ощущение возникало только там, где я был преисполнен симпатией к больному. (В дверь собственной квартиры я, естественно, никогда не звоню.)
Итак, ошибочное действие – это символическое выражение мысли, однако не предназначенное, собственно говоря, для серьезного, осознанного приятия, поскольку, рассуждая реалистически, любой невропатолог точно знает, что больной остается привязанным к нему, пока рассчитывает извлечь из него какую-нибудь пользу, а сам врач проявляет к пациенту заметное внимание исключительно с целью оказания ему психологической помощи.
То, что ошибочные с точки зрения здравого смысла манипуляции с ключами никак не связаны с особенностями моей личности, следует из многочисленных самонаблюдений других людей.
Почти идентичный моему опыт описывает А. Мэдер (дополнение к «Психопатологии обыденной жизни», «Archives de Psychologie», VI, 1906):
«Со всеми бывало: прибыв под дверь особенно близкого друга, к собственному удивлению, вытаскиваешь свои ключи, чтобы открыть дверь самостоятельно, как дома. Выходит всего лишь отсрочка, звонить в дверь приходится все равно, но это доказывает, что ты себя чувствуешь – или хотел бы чувствовать – с этим другом как дома».
Э. Джонс (там же, с. 509):
«Использование ключей – богатый источник подобных примеров, каковых я могу привести два. Если дома я с головой погружен в работу, но вынужден прерваться, чтобы отправиться в больницу ради какой-нибудь рутины, я то и дело обнаруживаю, что пытаюсь открыть дверь своей больничной лаборатории ключами от стола, который стоит дома, хотя эти ключи ничуть друг на друга не похожи. Бессознательная ошибка указывает на то, где я в этот момент хотел бы находиться.
Несколько лет назад я работал в подчиненной позиции в некоем учреждении, где входную дверь держали на замке, – чтобы войти, приходилось звонить. Несколько раз я ловил себя на том, что очень упорно пытаюсь открыть эту дверь ключами от дома. Все постоянные приходящие сотрудники, в числе которых желал оказаться и я, получали ключ – им не приходилось топтаться под дверью в ожидании, пока их впустят. Таким образом, ошибки выражали мое желание быть на равных с остальными и чувствовать себя в учреждении „как дома“».
Нечто подобное сообщает д-р Ганс Закс:
«Я постоянно носил с собой два ключа, из них один открывал дверь канцелярии, другой – дверь моей квартиры. Их нелегко было спутать, первый ключ был по крайней мере в три раза больше второго. Кроме того, первый я носил в кармане брюк, а второй – в кармане жилета. Тем не менее много раз случалось, что, оказавшись перед дверью, я замечал, что еще на лестнице приготовил не тот ключ. Я решил проделать статистический эксперимент, ведь чуть ли не каждодневно я находился перед обеими дверьми, к тому же в одинаковом настроении, так что путаница с ключами, пусть даже она психически детерминирована, демонстрирует какую-то регулярно проявляющуюся тенденцию. Осмысливание последующих случаев установило, что перед дверями канцелярии я регулярно доставал ключ от дома, противоположный случай был только однажды: усталым я пришел домой, где, как я знал, меня ожидал гость. Оказавшись перед дверью, я попытался открыть ее и, конечно же, гораздо более крупным ключом от канцелярии.