Несмотря на то, что сама судьба как бы отомстила папству за самоизмышленное им самобоготворение, отняв у него вскоре после провозглашения догмата одну из существеннейших прерогатив папства – светскую власть, папство отнюдь не хотело поступиться своею непогрешимостью, и как бы в Медали, выбитые Пием IX в память провозглашенных им догматов: возмещение потерянной светской власти старалось еще более возвысить свой духовный абсолютизм. От всех епископов было потребовано безусловное признание ватиканского догмата, и даже те, которые так стойко до конца противились его принятию, в конце концов, опасаясь возможности страшных разделений в церкви, нашли более благоразумным «пожертвовать своим разумом» и признать ватиканский догмат. И немецкие епископы первыми поддались этим соображениям оппортонизма. Уже в конце августа они собрались в Фульде вместе со сторонниками инфаллибилизма и издали общее пастырское послание, в котором торжественно заявляли, что все истинные католики без различия мнений ради блага церкви и спасения своей души должны, безусловно, подчиниться определениям ватиканского собора. В то же время они потребовали от профессоров и преподавателей богословия, законоучителей и всех вообще духовных лиц в своих диоцезах безусловного признания догмата, угрожая в противном случае отлучением и отрешением от должности. Даже и ученый историк-епископ Гефеле, сначала не принимавший участия в фульдском собрании и хотевший всячески избегнуть противного его убеждениям догмата, должен был с болью в сердце подчиниться роковой необходимости. Он также издал пастырское послание с приглашением признать догмат о непогрешимости, хотя старался придать ему несколько более мягкий смысл, – именно, что как непогрешимость церкви, так и непогрешимость папской учительной должности простирается лишь на богооткровенные учения веры и нравственности, и к области непогрешимости относятся только определения в собственном смысле, а не введения, обоснования и приложения. Это была жалкая попытка увернуться от признания ватиканского догмата во всем его объеме, и конечно она оказалась невозможной, так что позже и Гефеле должен был присоединиться к решительным инфаллибилистам, еще раз (сент. 1872 г.) собравшимся в Фульде для подтверждения ватиканского догмата. Долее других держался Штроссмайер, но и он должен был сложить оружие оппозиции в виду всеобщей покорности. Мужественнее оказались профессора и доценты многих университетов, не хотевшие принести свой разум и свою науку в жертву папскому самовластию, и они именно были родоначальниками знаменательного старокатолического движения, которое явилось новым важным фактором церковно-религиозной жизни на западе и нашло сочувственный отголосок во всех независимых от папства церквах. Зато низшее духовенство и народная масса, воспитанные в духе крайнего ультрамонтанства, были в безграничном восторге от нового догмата и с фанатическим благоговением падали на колена пред «папой – богом. Тем более заслуживает упоминания мужественный подвиг одной монахини – Амалии Лассо, которая, состоя начальницей сестер милосердия в Бонне и уже лежа на смертном одре, решительно отказалась принять новый догмат и за это была лишена должности и даже – погребения, которое приняли на себя боннские старокатолики. – Что касается государств, то, в сущности, ни одно из них не признало ватиканского догмата. Австрия даже воспользовалась при этом случаем отменить прежний конкордат и запретила провозглашение догмата в своих пределах. Франция, потрясенная неудачами войны, не имела возможности заниматься церковными вопросами. Пруссия, хотя и продолжавшая держаться своего принципа невмешательства во внутренние дела римско-католической церкви, однако приняла меры к ограждению себя, и в этом государственные мужи ее проявили замечательную прозорливость, так как вскоре им пришлось вести ожесточенную борьбу с папским абсолютизмом, смело заявлявшим притязания на господство во внутренней жизни только что обосновавшейся Германской империи.
Эта империя, после погрома, произведенного над Францией (1870–71 гг.), составилась из объединения Пруссии с южными немецкими государствами, и так как население этих государств было по преимуществу римско-католическое, то сразу же в ней обнаружилась сильная рознь, которую нужно было устранить и смягчить, чтобы новооснованное государственное здание могло иметь надлежащую прочность. Задача была весьма трудная и над нею с успехом мог трудиться лишь такой политический гений, как князь Бисмарк, по идее которого и основалась самая империя. Обладая железной волей, не останавливавшейся ни пред какими препятствиями, «железный канцлер», как его стали впоследствии называть, решил все внутренние силы объединенных государств подчинить одному высшему авторитету – имперской власти. Но если эта идея вполне соответствует духу протестантизма, то отнюдь не соответствовала духу римского католицизма, который и всегда, а после ватиканского декрета особенно, признавал высшим авторитетом – волю и власть непогрешимого папы. Поэтому при проведении своей, объединительной политики князь Бисмарк неизбежно должен был придти в столкновение с этим духом. И действительно вскоре обнаружились такие явления, которые явно показывали, откуда они исходят и кем вдохновляются. Так в римско-католической Баварии скоро началась сильная агитация со стороны ультрамонтанской партии с целью затруднить присоединение этой страны к Германии; а когда присоединение ее, тем не менее состоялось, то та же партия начала предъявлять совершенно несообразные притязания, именно, чтобы римско-католической церкви были предоставлены все права и преимущества, какие-де искони принадлежат ей, и мало того, предъявлено было имперскому правительству требование, чтобы оно позаботилось об удовлетворении желания своих римско-католических подданных касательно восстановления светской власти папы! С этою просьбою императору Вильгельму еще в Версале представлялась депутация с архиепископом Ледоховским во главе, и один ультрамонтанский орган писал по этому поводу: «не смиренно как милости, а повелительно как своего права требуем этого мы, католики... Или вы возвратите католической церкви все ее права, или – не устоит ни одно из ваших теперешних правительств»...Эта угроза отнюдь не была пустою: римский католицизм, который часто считают консервативной силой, по самой своей интернациональности есть сила космополитическая, которая может смотря по обстоятельствам держать сторону -то государственной власти (пока она покорна ей), то самых крайних противогосударственных элементов, если с помощью их она надеется достигнуть своих целей. Вполне откровенно высказался в этом смысле епископ Сенестрей регенсбургский, когда он в одной речи прямо сказал: «Если государи не хотят знать милости Божией, то я первый готов ниспровергать их троны. Нам может помочь война или революция». Еще недавно перед тем одобренная папой газета «Женевская Корреспонденция» писала: «Если государи не посодействуют папству в восстановлении всех его прав, то оно отречется от них и прямо обратится к сердцам народов. Понимаете ли вы всю страшную силу этой перемены? Часы ваши, государи, сочтены»! Берлинская ультрамонтанская «Германия» имела даже дерзость указывать на возможность отомстительной со стороны Франции войны, в которой-де правительство не может рассчитывать на сочувствие и поддержку своих римско-католических подданных. И в этом смысле ультрамонтаны повсюду вели усиленную пропаганду, злоупотребляя свободой печати и слова в газетах, частных и общественных собраниях, и даже с церковной кафедры. Один баварский священник Лехнер проповедовал с церковной кафедры, что трудно сказать, по какой милости царствуют германские государи, по милости ли Божией, или по милости дьявола, – с явным намеком на вероятность последнего.
Вследствие всего этого отношения между церковью и государством в Германии становились все более напряженными. Напрасно император, жаждавший внутреннего мира после военной бури, старался занять примирительное положение. В апреле 1872 года он назначил германским посланником при папском дворе кардинала Гогенлоэ, который много лет жил в Ватикане в качестве весьма влиятельного прелата, был другом и близким советником Пия IX. Сделавшись кардиналом он разошелся с иезуитскими приближенными папы и Бисмарк поэтому, мог думать, что его высоким церковным положением можно воспользоваться ко благу империи, как и церкви. Папа, однако же, отклонил назначение Гогенлоэ германским посланником при Ватикане, хотя раньте этот кардинал стоял во главе австрийского и французского посольств. По поводу этого Бисмарк 14 мая 1872 года говорил в рейхстаге: «Ввиду недавно провозглашенного догмата в католической церкви, я считаю невозможным для светской власти добиться конкордата без того, чтобы не нанести каким бы то ни было образом ущерба светской власти». Тогда же он произнес и свою пресловутую фразу, столь громко пронесшуюся по всей Германии: «Не беспокойтесь, мы не пойдем в Каноссу»! Подхватив это выражение, ультрамонтанская берлинская газета «Германия» писала по этому поводу: «Это – слова, имеющие необычайное значение. Католические догматы суть дело Св. Духа, безусловно обязательны для всякого католика, неизменны на все времена. Если эти догматы заключают в себе также требования, с которыми не может или не хочет согласиться светская власть, то этим самым объявляется война между церковью и государством, и притом война на жизнь и на смерть».
И действительно, между церковью и государством началась ожесточенная борьба, получившая название «культурной борьбы». Первым шагом этой борьбы было изгнание иезуитов, которые, как крайние представители силлабуса и папской непогрешимости, фанатически настраивали римско-католическое население Германии против правительства. Хотя многие немецкие епископы представили блестящее свидетельство о благотворной деятельности этих патеров в своих диоцезах, однако закон по этому поводу, принятый значительным большинством, был издан императором 4 июля 1872 года, и гласил: «Общество Иисуса и сродные с ним конгрегации исключаются из области немецкого государства. Основание новых учреждений им запрещается, существующие в данное время подлежат закрытию в течение шести месяцев. Члены этих общин, если они иностранцы, подлежать высылке из государства, а если туземцы, то им может быть или совсем отказано или указано пребывание в определенном месте. Всякая деятельность ордена иезуитов, особенно в церкви, школе, как и в миссиях, отселе не допускается. Такое постановление, естественно, произвело целую бурю в римско-католическом обществе, и ультрамонтанские газеты ожесточенно возбуждали всех на защиту попираемой якобы римско-католической церкви, причем государственного канцлера Бисмарка выставляли, как воплощенного сатану. Агитация не осталась бесследной: началось сильное возбуждение среди римско-католического населения Германии, и возбуждение это выразилось в том, что не только оживились прежние римско-католические союзы, но 6 июля 1872 года был основан новый «Католический союз». Этот союз, для членства в котором требовалось лишь шесть грошей, имея свой центр в Майнце, находился под руководством аристократически-иерархической партии, и против закона об иезуитах он немедленно издал резкий протест, в котором говорилось, что 1) «закон этот есть тяжкое оскорбление для католической церкви, которая одобряет общество Иисуса и приняла его на свое служение, и есть оскорбление для всех католиков, которые держатся одних и тех же правил веры и нравственности с ними; 2) это несправедливое нападение на личную свободу, осуждение ни в чем неповинных граждан; 3) это акт неблагодарности, в которой становится повинным государство; 4) это неуважение к голосу народа, который более чем в 2.000 петициях громко высказался в пользу иезуитов; 5) это нарушение религиозного мира, покушение на спокойствие и безопасность государства, и, наконец, 6) мы, католики, никогда не согласимся на то, чтобы святейшее, что только мы имеем, предоставить на усмотрение враждебного вере большинства». Между тем министр исповеданий Фальк издал распоряжение, чтобы во всех прусских школах, в которых учителями состояли члены иезуитского ордена, последние были удалены и па их место назначены другие лица. Гимназистам было запрещено вступление в духовные союзы. Ультрамонтаны неистовствовали и «Аугсбургская Почтовая Газета» писала по этому поводу: «Потрясен мир религиозной жизни и объявлена война силе, которая старее Нюренбергского замка». Ультрамонтанский «Фатерлянд» в Мюнхене писал: «Иезуиты передают немецкое государство масонам и евреям. Мы не любим вашего немецкого государства, мы не хотим ничего знать о нем, – для нас оно только мимолетное грозовое облако. Подумайте о правде Божией, об интернациональной силе, которая отмстит вам за права Бога и людей». Понятно, с каким чувством отнеслись к этому постановлению в Риме, и Пий IX 24 июня 1874 года сказал депутации немецкого «Читального союза» следующее: «Мы имеем дело с гонением, которое, подготовленное задолго раньте, разразилось теперь. Во главе гонения стал первый министр могущественного правительства. Я хотел бы, чтобы он знал, что торжество без умеренности не имеет в себе живучести, и борьба против истины есть безумие. Кто знает, не обрушится ли с высоты без человеческих рук камень, который разрушит ноги этого колосса». Под колоссом разумелась, конечно, Германская империя: камень, который, по убеждению папы, мог обрушиться на империю без человеческих рук и разрушить глиняные ноги железного колосса, взят, конечно, из видения пророка Даниила. Тем не менее многие иезуиты и причисленные к ним по духовному родству редемптористы, лазаристы, священники Св. Духа и члены Общества св. Сердца Иисусова поспешили удалиться за границу – в Бельгию, Голландию, Францию, Турцию и Америку, чтобы выждать наступления более благоприятного для них времени.
Когда враждебность римской партии окончательно обнаружилась против немецкого государства, католический департамент в министерстве культов, состоявший из крайних папистов, был уничтожен. С января 1872 года Фальк внес в палату представителей четыре законопроекта, которые, по его убеждению, необходимы были для внутреннего умиротворения государства. Правда, они не совсем согласовались с 15 параграфом основных законов, предоставляющим самоуправление всем церквам, но этот параграф, в виду запутанных отношений между церковью и государством, требовал более точного определения, которое, по его предложению, должно состоять в следующем: 1) «Евангелическая и римско-католическая церковь, как и всякое другое религиозное общество, самостоятельно устанавливает и управляет своими делами, но остается в подчинении государ. законам и подлежит законно установленному надзору государства; 2) Законом руководится государство в своих распоряжениях касательно образования, назначения и увольнения духовенства и вообще служителей религии, и твердо устанавливает границы церковной дисциплинарной власти». После продолжительных дебатов эти законы были приняты и в народе получили название майских законов (11–14 мая 1873 года). Главные пункты их следующие. Только немцы, получившие свидетельство от немецкой гимназии и пробывшие в течение трех лет в каком-нибудь немецком университете, или в утвержденном государством богословском учебном заведении, после научного государственного испытания по предметам общечеловеческого образования (т. е. философии, истории и литературе) допускаются к духовным должностям. Церковная власть о всяком таком на значении или перемещении сообщает обер-президенту провинции, и в случае отказа с его стороны может обратиться с жалобой к министру исповеданий. За предоставление духовной должности без такого заявления и одобрения виновный подвергается штрафу от 200 до 1000 талеров, и кто без такого утверждения будет совершать духовные действия, подлежит штрафу в 100 талеров: епископские семинарии и общежития закрываются. Духовные семинарии, если министр исповеданий найдет их пригодными, могут заменять собою богословские факультеты, но должны стоять под строгим государственным надзором. Дисциплинарная власть над духовенством принадлежит только немецким духовным сановникам. Все должно совершаться по установленному порядку и с правом обращения к государственным правительственным учреждениям. Выход из церкви предоставляется каждому на волю, по судебному лишь заявлению.
Как и следовало ожидать, римско-католические епископы объявили эти майские законы враждебными церкви, а потому и необязательными для себя: не делая требуемых законом заявлений, они продолжали совершать духовные функции через назначаемых ими духовных лиц. Правительству ничего не оставалось делать, как прибегнуть к репрессивным мерам, и дело дошло до множества денежных штрафов, которые налагались на некоторых епископов. Но такие меры лишь еще более усилили возбуждение в римско-католическом обществе, среди населения стали усиленно собираться добровольные приношения, которыми и уплачивались штрафы или выкупались заложенные церковные имения. Однако, на некоторых епископах штрафы достигли столь высокой суммы, что штрафованные были подвергнуты аресту, пока не будет уплачен штраф, как это особенно случилось с епископом падернборским Мартином, который чрез это даже получил в глазах народа своего рода ореол мученичества. «Со времен Диоклитиана, – писал он в пастырском послании к своему духовенству, – не было столь жестокого гонения за имя Иисуса Христа».
Пий IX, прежде находившийся в дружелюбной переписке с королем Пруссии, писал 7 августа 1873 года германскому императору: «Все мероприятия, принятые с некоторого времени правительством вашего величества, имеют своею целью уничтожение католицизма. Размышляя сам с собою о том, какие причины могли вызвать подобные жестокие мероприятия, признаюсь, что не в состоянии найти их. С другой стороны, мне сообщают, что ваше величество и сами не одобряете действий вашего правительства; и те письма, которые ваше величество раньше направляли ко мне, с достаточностью показывают, что вы и не можете одобрить того, что совершается теперь. Если, следовательно, ваше величество не одобряете, чтобы ваше правительство продолжало и дальше предпринимать жестокие меры против религии Иисуса Христа, то не придете ли ваше величество к убеждению, что эти меры не имеют никакого другого действия, как подкапывание под собственный трон вашего величества? Мое знамя есть истина, и я говорю об исполнении моего долга, который состоит в том, чтобы всем говорить правду, даже и тем, кто не католики. Ведь всякий, принявший крещение, в некотором смысле принадлежит папе». Пий IX или действительно думал, что император не сочувствовал этим суровым мерам, или он пользовался просто фикцией, чтобы добиться отмены подобных мер. Последнее заявление, что всякий, в силу самого крещения, принадлежит папе, составляет естественный вывод из принципа папского неограниченного самовластия. Император отправил на это письмо следующий ответ (3 сентября 1873 года): «Я обрадован, что ваше святейшество удостоили меня чести написать мне, как и в прежние времена. Я рад, тем более, что мне представляется случай исправить ошибки, которые, судя по содержанию письма вашего святейшества, проникли в сделанное вам доношение о немецких делах. Если бы в этих сообщениях была только правда, то невозможно было бы, чтобы ваше святейшество могли дать место предположению, что мое правительство предпринимает меры, которых я не одобряю. По конституции моих государств этого не может быть, так как законы и правительственные мероприятия в Пруссии требуют моего согласия. К глубокой моей скорби, часть моих католических подданных два года тому назад организовала политическую партию, которая враждебными государству действиями старается нарушить существующий в течение веков вероисповедный мир. К сожалению, высшее католическое духовенство не только одобряет это движение, но и примкнуло к нему до открытого противодействия существующим законам страны». Затем император, сказав далее о лежащей на нем обязанности «охранять внутренний мир и поддерживать уважение к законам», продолжал: «Еще одного выражения в письме вашего святейшества не могу оставить я без опровержения, если оно покоится и не на ложных доношениях, а основано на вере вашего святейшества, что всякий, принявший крещение, принадлежит папе. Евангелическая вера, которую я, как должно быть известно вашему святейшеству, подобно моим предкам исповедую вместе с большинством моих подданных, нс позволяет нам в отношении к Богу принимать другого посредника, кроме Господа нашего Иисуса Христа. Это различие в вере, однако, не препятствует мне жить в мире и с теми, кто не разделяют нашей веры».
Чтобы сломить противодействие почти всего римско-католического духовенства, прусское правительство нашло себя вынужденным прибегнуть к дальнейшим законодательным мерам. Так как отрешенные по суду священники продолжали совершать свое духовное служение, то канцлер потребовал от рейхстага исключительного закона, который бы предоставлял правительству право указывать таким отрешенным пребывание в определенных местах, или даже изгонять их из государства. Такой закон, действительно, был издан 4 мая 1874 года. Так как после часто происходивших отрешений духовных лиц невозможно было думать о немедленном замещении их другими правоспособными лицами, то прусским законом от 21 мая 1874 года предоставлено было избрание пасторов соответствующим общинам. Этим представлялась общинам широкая свобода в деле избрания себе пасторов, но, в виду крайнего раздражения в римско-католическом населении, общины предпочитали оставаться без пастырей.
Противодействие со стороны высшей иерархии дошло до такой степени, что правительство нашло себя вынужденным подвергнуть аресту и лишению сана архиепископа познанского Ледоховского и епископа падернборнского Мартина. Тогда Пий IX в энциклике от 5 февраля 1875 года, прославляя иерархов, подвергшихся столь жестокой каре, объявил с высоты папского престола майские законы, причинившие столь много зла церкви, недействительными, как противные божественному установлению церкви. Эта энциклика, опубликование которой было не допущено в Пруссии, хотя благодаря хитрости одного уполномоченного она и прочитана была в ландтаге, ускорила издание дальнейших культурных законов: именно, во-первых, в силу закона от 22 апреля 1875 года приостанавливались все ассигновки из государственной казны в пользу римско-католических епископий и духовенства, за исключением тех, кто давали обещание вполне подчиняться правительству. Такое мероприятие при данных обстоятельствах было тяжелым даже и для патриотически настроенных духовных лиц. Во-вторых, вполне отменялись параграфы 15, 16 и 18 основного государственного закона о самостоятельности церквей, так что отселе правительство стало по своему усмотрению устанавливать границы между государством и церковью. Эти законы также были приняты значительным большинством, хотя конечно не было недостатка в патетических жалобах со стороны римско-католической партии на гонения на церковь, даже на само христианство. Майские законы приняты были и возымели свое действие почти во всех государствах, входящих в состав Германии.
В конце 1877 года в Пруссии из двенадцати кафедр две освободились, вследствие смерти епископов, и в силу обострения в отношениях между правительством и папством не могли быть заняты; пять кафедр лишились епископов по судебному приговору, причем соборные капитулы отказались назначить епархиальных наместников. Семинарии и общежития, не желавшие принять государственного надзора, были закрыты, многочисленные общины остались без пастырей. Были случаи, когда умирающие напрасно просили св. Тайн, так как ни один священник не осмеливался совершить таинство. Вследствие этого, законодательные меры, которые имели своею целью сломить силу римско-католического клира, тяжело отзывались на самом населении. Некоторые священники, конечно, подчинялись правительству, но этим они подвергали опасности свою будущность, так как всякому такому священнику угрожало папское отлучение. Римско-католическое население, поддерживаемое духовными союзами, открытыми и тайными, все более и более приходило в возбуждение от рассказов духовенства о том, какие гонения терпит их церковь, – гонения, напоминающие собою времена Нерона и Диоклитиана. На общем собрании всех католических союзов (1874 г.) было объявлено, что необходимым последствием подобного гонения будет полное разрушение всякого общественного порядка, равно как и близкое падение Германской империи. Папистическая печать во главе с «Civilta Cattolica» проповедовала, что сам Бог во гневе своем разрушит нечестивую империю. Папа Пий IX питал даже надежду, что мстительницей явится какая-нибудь кроткая женская рука в виде новой Иудифи. В июле 1876 года он красноречиво описывал одной депутации немецких паломников, как Антиох Епифан за свои угнетения народа Божия и святилища бедственно закончил свою жизнь, и всем понятен был смысл этого описания.
Ультрамонтанская партия, противодействуя правительству, не прочь была входить в связь даже с томными силами коммунизма и социализма, и ожидала себе спасения от революции. В благоустроенном государстве недовольство, конечно, могло проявляться лишь изредка и только по местам в нарушении порядка; чаще и открытее оно проявлялось в том, что упорные противники законов страны прославлялись как своего рода мученики. Хотя в этой борьбе и не было недостатка в крайностях, но в действительности, это была лишь борьба новейшего государства против средневековой церкви в ее иезуитизмом, а в личном отношении тяжелая борьба протестантского императора против выступавшего с авторитетом непогрешимости папы римского. Эта культурная борьба продолжалась до смерти Пия IX, который до конца остался непреклонным в своем противодействии.
Особенную ожесточенность культурной борьбе со стороны Пия IX придавало то понятное с человеческой точки зрения чувство обиды, что папа, обоготворенный голосом «вселенского собора» и провозглашенный непогрешимым, в действительности оказывался лишенным своего векового достояния, – не был папой – царем, обладающим двумя мечами – духовным и светским, а просто был «ватиканским узником», так как у него по отнятии папской области и Рима ничего не осталось, кроме Ватикана и соединенных с ним дворцов. Но тем яростнее папа из своего заключения гремел анафемами на виновников этого «ограбления Бога», стараясь возбудить правительства и народы к отмщению за поругание его прав. Однако все было напрасно, и ватиканскому узнику оставалось лишь бессильно вести безнадежную оппозицию установившемуся порядку вещей. Положение папы в Риме, однако, было точно определено, и со стороны итальянского правительства было сделано все, чтобы поставить его в условия свободного отправления его духовной власти. С этою целью был составлен в духе идеала Кавура (1871 г.) «свободная церковь в свободном государстве» закон о гарантиях, но папа с негодованием отверг его. Этим законопроектом папе на вечные времена предоставлялись все права и почести независимого духовного властелина: священность и неприкосновенность его личности, собственная стража, собственное почтовое и телеграфное ведомство, свободное сношение с иностранными державами, экстерреториальность его дворцов, именно Ватикана, Латерана и летнего дворца Кастель· Гандольфо, затем ежегодная, равная прежним доходам, свободная от всех пошлин и налогов аренда в 31/2 миллиона франков, наконец безусловная и неограниченная свобода в отправлении всех прав церковного приматства с полным отречением государства от вмешательства в дела по занятию епископских кафедр и распределению бенефиций. Устранено было затем право низшего духовенства обращаться с апелляцией к светскому суду, и от всех государственных прав оставлено было в церковных делах за королем только право exequatur при избрании епископов, т. е. голое право введения назначенных папой прелатов в обладание принадлежащими кафедре домом и доходами. Но и такая широта прав отнюдь не могла удовлетворить папу, и заставить его примириться с потерей светской власти, и потому этот законопроект еще до представления его в парламент был провозглашен в Ватикане нелепым, коварным, обманным и оскорбительным для преемника князя апостолов – св. Петра. Правительственную аренду папа отверг как оскорбление себе, и затем, отказываясь от всяких сношений с грабительским Квириналом. сделавшимся резиденцией и главным дворцом нового правительства, считая самую почву Рима как бы оскверненною присутствием похитителя светской власти папства, Пий IX заключился в Ватикане и в качестве ватиканского узника рассыпал проклятия на всех врагов и жалобы римско-католическим народам на свое тяжелое узническое положение. В этом грустном положении он утешен был выпавшим на его долю беспримерным в истории папства счастьем дожить до 25-тилетнего юбилея своего папствования, считавшегося дотоле недостижимым для пап, так как это, по римскому преданию, был предел папствования для самого ап. Петра. При этом не обошлось без всевозможных демонстраций со стороны восторженных поклонников папства. Последние предложили ему золотой трон и титул «великаго», от чего он впрочем, смиренно отказался, но зато с особенным чувством признательности принял изготовленный ему к юбилею знатными парижскими дамами золотой терновый венец. С целью наглядного изображения узничества папы, в Бельгии в пользу динария Петрова продавались даже соломинки из темницы папы по ½ франку за штуку и за такую же цену особые фотографические карточки, на которых за железной решеткой на соломе изображен был сам «ватиканский узник». Благочестивые католики из простонародья, конечно, верили этому усердно распространяемому разными патерами мифу, и не знали, какого собственно рода пресловутая темница папы. А в этой «темнице», т. е. Ватикане, как известно имеется 13 больших зал, 11.500 комнат, 236 лестниц, 218 коридоров, 2 капеллы, несколько музеев, архивов, библиотек, больших великолепных садов и пр., что все дает совсем иное представление о житье-бытье ватиканского узника. Еще более великое утешение имел Пий IX в многочисленных восторженных заявлениях преданности ему по поводу 50-тилетнего юбилея епископства (в июне 1877 г.), когда не только из всех стран прибывали массы поздравителей, но и папская казна пополнилась усиленным динарием Петра, дошедшим до почтенной цифры в 16 ½ милл. франков. Этот воинствующий глава римской церкви умер 7 февр. 1878 года, 86 лет от роду, после почти 32-летнего папствования. В его лице потерпело крушение древнее изречение, с которым с незапамятных времен до 1846 года обращались к каждому новому папе при его короновании: «Non videbis annos Petri» («не увидишь лет Петра»). Он не только увидел их, но и пережил этот предел несколькими годами. О мнимой бедственности папы в качестве ватиканского узника можно составить некоторое понятие по тому, что его государственный секретарь кардинал Антонелли, скончавшийся в 1876 г., оставил после себя личное состояние в 100 миллионов, из которых 30 миллионов в бриллиантах и других драгоценных камнях.
14. Папа Лев XIII
Избрание нового папы. – Его характеристические черты. Противоположность предшественнику. Папа-дипломат. – Улаживание отношений к державам. – Положение в Италии. – 50-тилетний Юбилей. – Папа как учитель. – Его многочисленные энциклики. – Энциклика о соединении церквей. – Общая характеристика Льва XIII.
Когда умер Папа Пий IX, то близорукие люди воображали, что вместе с ним в могилу сошло и само папство. Он окончил жизнь как низвергнутый с престола властелин, находившийся в разладе почти со всеми государствами земли, проклиная все новейшее направление культуры, хотя его уже и нельзя было поворотить назад, и объявляя себя самого непогрешимым наместником Бога. Невольно являлась мысль, что с церковным государством погибнет и неразлучно связанное с ним папство, тем более, что эта доведенная до крайности система могла рассчитывать только на отвержение во всем образованном человечестве. Но при этом забывали, что человеческие дела, частью вследствие неспособности людей, а еще более вследствие эгоистических интересов, состоят из противоречий и никогда не доводятся до конца. Конклав для избрания нового папы состоялся в самом Риме в обычном порядке и происходил с таким спокойствием и с такой свободой, каких никогда не замечалось раньше. И только одно напоминало о необычности закончившегося папствования, что крайне настроенные кардиналы, как напр, иезуит Францелин думали, что новый папа может называться только опять Пием. Но даже и эта фантазия, как будто без Пия должно умереть папство, разлетелась перед трезвым отношением к делу новоизбранного. Нелюбимый Пием и будучи предметом опасения со стороны его всемогущего государственного секретаря Антонелли, новоизбранный папа кардинал Иоаким Печчи, из благодарности ко Льву XII, который содействовал ему в его карьере, назвал себя Львом XIII32.
Иоаким Печчи родился 2 марта 1810 года в Карпинето, маленьком городке диоцеза Анании. Происходя из патрицианского дома Сиены, он учился сначала у иезуитов в Витербо, затем в находившейся под их руководством римской коллегии, наконец дворянской академии в Риме, оставляющей школу папских дипломатов. Все курсы проходил он с отличием; среди своих сотоварищей он выдавался даровитостью и особенно прилежанием, не чуждым честолюбия. Неоднократные заболевания, которые ослабили его здоровье на всю жизнь, вероятно были следствием переутомления его нежного организма. Иезуитскому образованию его ума соответствовало воспитание в чисто монашески-аскетическом благочестии. Его мать, сама принадлежавшая к третьему ордену св. Франциска, уже в родительском доме заложила основу для этого. Ни малейшее еще веяние новейшего духа не коснулось юноши, когда он, уже будучи в двадцатилетнем возрасте домашним прелатом Григория XVI, вступил на путь папской правительственной карьеры. В день Нового года, в 1838 году, он совершил свою первую мессу и затем не особенно быстро стал подниматься по обычной иерархической лестнице, пока папа Пий IX, наконец, не приблизил его к Ватикану. Впрочем, он не нравился ни самому Пию IX, ни его ненавидел, как книги, казался он слишком преданным литературе и науке, а для последнего он был слишком умен, и обоим казался слишком податливым в своем политическом образе действия, при котором он всячески старался обходить принципиальные вопросы. Когда незадолго до своей смерти в 1877 году папа назначил его своим камерленго, то есть главой управления во время вакансии папской кафедры, то этим он ясно показал, что не хотел видеть его своим преемником. Как и государственный секретарь, камерленго обыкновенно не принимается во внимание при новых папских выборах. И, однако, знатоки положения римских дел уже предсказывали о его избрании. Повсюду, где только он ни был, он обнаруживал большую, а в тоже время и разумную энергию. Среди итальянских кардиналов он считался бесспорно самым способным. Все те, кто были недовольны запальчивым бравированием прежнего папы именно по отношению к светским правительствам, желали теперь видеть папу, который, по крайней мере, действовал бы в более умеренных формах, а это именно и замечали все у Печчи во всех его действиях. Вообще он казался самым подходящим человеком для того, чтобы взойти на сделавшийся вакантным папский престол, тем более, что вообще было мало пригодных для папства кардиналов. И он избран был по третьему голосованию 20 февраля, причем из 61 голоса он получил 44. У него не было недостатка в ярых противниках, которые не преминули выставлять на вид его слабые стороны. Рассказывали, что, будучи епископом в Перуджии, он лишь изредка совершал мессу и притом после нее не совершал благодарственного молебна, что он честолюбив и высокомерен. Указывали и на то, что дамы не находили его достаточно красивым: привыкнув к полным формам и элегантным движениям, к миловидному лицу и великолепному органу речи Пия IX, они не могли вообразить себе в качестве носителя папских одеяний почти только из кожи и костей состоящего Иоакима Печчи, с его угловатыми, не дисциплинированными манерами и его хрипловатым голосом. Рот и уши у него казались как то уж слишком большими, и при его острых проницательных глазах искусственная улыбка производила впечатление гримасы. Самые ярые его противники, кардиналы Монако и Берарти. забывались настолько, что даже насмешливо воспроизводили его голос и манеры. Вскоре начались и разочарования новым папой. По обычаю, избранный папа возлагает свою кардинальскую шляпу на одного из своих любимцев, чем и совершает первый акт своей папской юрисдикции, именно назначение кардинала. Все с большим напряжением ожидали этого акта, при чем далее думали, что им вполне известен уже и самый счастливец. Между тем Лев XIII, возложив на себя папское одеяние, снял свою кардинальскую шляпу и – спрятал ее в карман. Второе разочарование причинил он народу, который ожидал его первого папского благословения с открытых носилок на площади Петра, но должен был устремиться в базилику, так как стало известно, что папа совершит благословение с носилок в церкви. Третье разочарование испытали строгие знатоки обрядности, когда заметили, что папа в этой церемонии не строго держался установленных правил. Завершением сложных церемоний возведения на престол служило коронование, которое Лев XIII повелел совершить над собою 3 марта не в храме св. Петра, а как «узник ватиканский» – в Сикстинской капелле. На голову ему возложена была тройственная корона, в знак мирового господства, с известными гордыми словами: «прими эту тремя коронами украшенную тиару и знай, что ты отец князей и царей, правитель земного круга, наместник нашего Искупителя Иисуса Христа на земле».
Со смертью Пия IX, к великому огорчению пышных прелатов, в Риме закончилось и царство изобилия, а также и финансовая эксплуатация высших должностей, которою беззастенчиво пользовался когда-то кардинал Антонелли. Уже в качестве каморленго новый папа ввел в Ватикане самое скупое управление. Он заботился о том, чтобы ни одна копейка не пропадала даром. Этим он, конечно, ослабил наружный блеск в Ватикане, но зато сумел значительно возвысить его значение своей мудрой, дипломатически примирительной политикой. Прежде всего, он обратил внимание на Пруссию, где все еще бесцельно велась так называемая культурная борьба, которая, однако, начала сильно тяготить обе стороны. Старый император, под влиянием своей супруги, которая, будучи в своем романтическом настроении склонна к ультрамонтантству, с самого начала не сочувствовала этой церковной борьбе, жаждал примирения со своими римско-католическими подданными. Более крепкое соединение Баварии с империей, уже проектировавшийся союз с Австрией, по мнению Бисмарка, требовали устранения этой борьбы. Как раз в это время закончилась русско-турецкая война; но вся Европа еще сверкала штыками и главенствовавшая теперь в ней Германия делала всевозможные усилия, чтобы добиться мира. Все сильнее в то же время поднимала свою голову социальная демократия, так что в этой новой внутренней борьбе нельзя было обойтись без участия духовенства. Когда же 2 июня 1878 года последовало гнусное покушение на маститого германского императора в его собственной резиденции, то политика в империи резко изменилась и из либеральной стала консервативной. Уже 24 марта – без сомнения, после наведенных Бисмарком сведений у кардинала Гогенлое – император сделал папе комплимент, что высшим своим счастьем он считал бы, если бы высшее руководительство в делах церкви теперь находилось в руках папы, – чем и начались мирные переговоры между представителями обеих сторон. Радушный прием, оказанный герм. кронпринцу в Ватикане (1883 г.) указывал на полный поворот дел. Прусские церковные законы мало-помалу отменялись, уподобляясь увозимым частям проданного на слом здания. Оставались лишь небольшие обрывки, которые, при благоприятном для ультрамонтантства направлении правительства, – были не вредны курии, хотя, при обстоятельствах, могли служить действительным орудием к отражению слитком больших иерархических претензий. Что папа терпел законы о королевском надзоре над школами, управлении церковными имуществами и об обязанности заявления о назначении духовных лиц, – этого, конечно, не могли простить ему истые ультрамонтанты. А между тем Лев этим именно достиг господства ультрамонтанизма в Германии, и правительству еще и доселе не удалось ослабить предъявляющего все новые требования центра, хотя даже сам папа в аллокуции от 23 мая 1877 года объявил культурную борьбу с Пруссией окончившеюся. Самым интересным, но для обеих сторон – как для папы, так и для князя Бисмарка, самым прискорбным эпизодом, во время этих мирных переговоров, была попытка последнего воспользоваться папским авторитетом для достижения одного совсем не духовного дела в рейхстаге. Когда в Берлине (в начале 1887 года) поднят был вопрос, нужно ли военную службу ограничить тремя годами или, как желало того правительство, продлить ее на семь лет, и центр, во главе с Виндгорстом, выступил за первое мнение, то Бисмарк обратился к помощи папы, чтобы принудить центр к согласию на желание правительства. Лев был достаточно слаб, чтобы унизить свой авторитет, принося его на службу этому делу (с целью, как думали, достигнуть при помощи Бисмарка восстановления своей светской власти). На это ясно намекал ему Бисмарк, когда за два года пред тем (1885 г.) дал ему возможность в давно небывалой степени проявить папский авторитет. Именно Бисмарк попросил его принять на себя решение спора между Германией и Испанией по вопросу о Каролинских островах. С полною радостью согласился на это папа, потому что в таком положении папам не приводилось быть со времени средних веков, причем и тогда уже такие папские претензии часто отвергались с пренебрежением. В Риме опять внезапно воскресло воспоминание о XV веке, когда Евгений IV, Николай V, Сикс IV могли самовластно предоставить королю Португалии все новооткрытые земли между Капом и Ост-Индией, Николай V (1454 г.) присоединил к этому западный африканский берег, Александр VI (1493 г.), проведя по глобусу меридиан, все к востоку лежащие земли предоставил Португалии, а к западу лежащие – Испании, а Лев X (1514 г.) изготовил для короля Португалии три дарственных грамоты на все еще подлежавшие к открытию земли. Уж не хотел ли, в самом деле, Бисмарк возвратить эти времена и опять восстановить в полной силе титул «правителя земного круга», который при короновании дан был и Льву XIII? Лев, по-видимому, по крайней мере, не прочь был мечтать об этом. Дело он решил в пользу Испании, но самого Бисмарка, которого столь часто прежний папа проклинал как «антихриста», наградил орденом Христа с бриллиантами и в воспоминание об этом совершившемся в конце XIX века средневековом событии, велел отчеканить особую медаль.
Уладив свои отношения с Пруссией, Лев XIII затем уже без особого труда мог восстановить добрые отношения и с другими правительствами. Английское правительство было признательно ему за то, что он в 1883 году выразил неодобрение руководимой протестантом Парнеллем национальной лиге в Ирландии, как революционному движению. При этих обстоятельствах английское правительство снисходительно отнеслось даже к тому, что в 1886 канонизованы были 60 английских мучеников, которых Генрих и Елизавета («из ненависти к вере») приказали казнить, и между ними епископ Фишер, Томас Мор, мать кардинала Поля и др., и что вместе с тем подготавливалась еще канонизация 255 дальнейших жертв реформации в Англии.
С успехом уладил Лев XIII и отношения папства к России. В 1883 году достигнуто было соглашение на занятие епископских кафедр. С целью привлечь к себе сердца славянских народов вообще, папа в 1880 году провозгласил память высокочтимых славянских апостолов Мефодия и Кирилла праздником всей римско-католической церкви и, вследствие этого, получил в Ватикане заявления преданности со стороны разных славянских племен, особенно из Богемии и Кроатии. К неудовольствию Ватикана, это папское торжество было значительно ослаблено тем, что в 1886 году еще с большею торжественностью в России прошло юбилейное торжество в честь этих славянских апостолов, которые первоначально принадлежали именно восточной православной церкви. Чтобы польстить славянским народам, папа позволил римско-католикам в Черногории пользоваться славянским языком даже при богослужении и принес в подарок русскому, императору великолепный экземпляр славянского служебника (в 1893 г.), хотя не преминул добиться выгодного для себя конкордата даже и с таким оплотом православия на Балканском полуострове, как Черногория. Вообще Лев XIII с особенною ревностью начал вести римскую пропаганду на Востоке. Она деятельно велась во всех православных странах Балканского полуострова – в Сербии, Румынии и Болгарии, причем не брезговала вступать в союз даже с самыми темными силами, как стамбуловщина в Болгарии. В Бейруте, в Сирии; он основал под руководством иезуитов, школу под громким названием «католического университета»; по окончании схизмы среди униатов-армян, возникшей после ватиканского, собора, в Риме в 1883 году открыта была армянская коллегия. В самую Армению он отправил иезуитов, чтобы основать там учебное заведение и народную школу, подобно тому, как доминиканцам приказано было устроить халдейскую семинарию в Мосуле. С Персией также он установил добрые отношения через посредство лазаристов, а в Индии вновь учредил иерархию с большой центральной семинарией для всей страны (1886 г.). В Константинополе, с соизволения Порты, было учреждено латинское патриаршее викариатство, в Александрии возобновлен латинский патриархат. 9 января 1897 года униаты-греки впервые совершили богослужение в Константинополе в собственной церкви. Для «обращения»восточной церкви предполагалось основать два католических университета – в Афинах и Константинополе, но все дело ограничилось простой молвой. В Японии Лев XIII учредил особую иерархию, хотя и состоящую только из четырех епископов (1890 г.), и даже от Китая добился официального признания прав за католиками. Многочисленные предприятия папской пропаганды на православном Востоке были усилены еще тем, что берлинский конгресс (1878 г) дал возможность с помощью австрийского правительства учредить римскую иерархию в Боснии и Герцеговине, равно как достигнуть значительных церковных успехов в Болгарии, Румынии и Черногории. Австрийское правительство помогло ему также передать иезуитам (1883 г.) в Галиции монастыри и школы, оттеснив от них василианских монахов русско-униатской церкви и тем еще сильнее затянув ту мертвую петлю, в которой томится народ этой искони русской и православной области.
Вообще Лев XIII мог быть вполне доволен новейшими государствами, потому что в основу большинства их конституций положен принцип религиозного безразличия, вследствие чего ультрамонтанизм получал в них возможность для беспрепятственого развития. И это не только в Европе, но и особенно в Америке как южной, так и северной. Пользуясь полной свободой в Соединениях Штатах С. Америки, римский католицизм достиг за столетие небывалых успехов, превратившись из ничтожной горсти гонимых католиков в могущественную церковь, с сильной иерархией. Даже в метрополии С. Америки – Нью-Йорке ультрамонтаны обеспечили за собой большинство в городском управлении, и их сила найдена была столь опасной, что в 1893 году образовалось особое противопапское общество, поставившее своею целью принципиально оттеснять католиков во всех областях. Папа не пропускал случая, чтобы поощрять американских епископов извлекать возможно большую пользу из государственной свободы страны. Большой американский собор – балтиморский, по решению которого в 1887 году в Вашингтоне был основан католический университет, состоялся по выработанному в самом Риме плану. Соединеные Штаты в 1893 году получили даже папскую нунциатуру. В 1887 году папа отправил императрице Бразилии золотую розу за то, что она издала закон против рабства, и издал энциклику того же содержания к епископам, и за это даже либералы прославляли его, хотя и омрачили радость папы тем, что в том же самом году провозгласили свободу вероисповеданий и отменили пятый параграф конституции, по которому римско-католическая религия считалась государственной. Зато и сам папа не стеснялся ни чем. Едва в 1890 году низвергнут был импер. дон-Педро и провозглашена республика, как папа поспешил признать ее, чтобы извлечь выгоду из нового порядка вещей. При юбилее открытия Америки в 1892 году, он хотел принять в нем участие устроением большего церковного торжества в Италии, Испании и всей Америке, потому что Колумб предпринял это опасное путешествие из благочестивого-де желания распространять евангелие. Этим он старался придать празднику церковный папский оттенок. Принципиально высказался он в особой энциклике к северо-американским епископам в 1895 году о положении церковных дел в их республиках. Эти республики, по его мнению, возникли с помощью католиков, и с того времени Северная Америка пользуется благоустроенной иерархией. Насколько благотворно действует церковь – это-де особенно обнаружилось там. Она заботится не только о спасении душ, но и о земном благосостоянии народа, как будто она, главным образом, учреждена для последнего.