Потеря ясного представления об историческом христианстве и пренебрежение к законам и дисциплине церкви повели к тому, что многие из евангеликалов сделались диссидентами и увлекли за собой своих слушателей. Плоды подобного ненормального положения вещей сказались скоро.
Прежде всего, при распостранившемся в обществе неуважении к религии, и пренебрежении к церкви и богослужению евангеликалами религиозный элемент в воспитании как в низших, так особенно в средних школах сделался слабым. «Кажется едва вероятным, говорил историк Итонского колледжа, чтобы когда-либо существовало совершенное отсутствие религиозного обучения в величайших школах христианской Англии, и, тем не менее, из всех отчетов видно, что дело обстояло в Итоне именно так, пятьдесят лет тому назад»194. Церковь при школе была в своем роде редкостью, как, например, в публичной школе в Рэгби. Не лучше обстояло дело и в Гарроу. Епископ Уордсворс, воспитывавшийся в этой школе, рассказывает, что он явился на конфирмацию совершенно неподготовленным. «Все, что спросил мой тутор – это только: знаю ли я катехизис? Ни в одном случае, насколько я помню, конфирмация не сопровождалась причащением, словно в школе это было вещью неизвестною»195. Не забудем, – что школы в Итоне, Регли и Гарроу всегда были первоклассными в Англии, и если так печально обстояло дело в лучших школах, то легко понять, что было в школах второго ранга. В высших и элементарных школах положение дел было еще печальнее. Так называемая Ланкастерская система обучения, быстро распостранявшаяся в начале XIX века, грозила изгнать совершенно религию из школы. К счастью, обстоятельства сложились так, что вопрос о религиозном обучении в низших школах поставлен был ребром, и пробудил деятельность друзей церкви.
В 1787 году некто д-р Андрей Бэлл отправился в Мадрас – в Индию. Открытые здесь школы были переполнены детьми, и Бэлл не в состоянии был справиться со своей задачей. Проходя однажды мимо одной из школ, он увидел, что мальчики сидели на земле и на песке чертили алфавит. Подобную систему обучения под открытым небом он ввел и в своей школе, но этот метод не нашел одобрения в его ближайших помощниках. Тогда Бэлл заставил старших воспитанников заниматься с младшими и результат получился утешительный. В 1791 году Бэлл опубликовал свою систему в Англии, но здесь оказалось, что здесь она не была уже открытием. В 1798 году бедный квакер Иосиф Ланкастер открыл школу в Лондоне для бедных детей. Так как школа скоро переполнилась, и Ланкастер не имел возможности нанимать себе помощников, то он пришел к той же мысли, что и Бэлл, т. е. своими помощниками сделал старших воспитанников своей школы. Ланкастер избегал религиозных толкований и объяснений в своей школе и принимал детей всех сектантов вместе, отсюда религиозное обучение в ланкастерских школах исчезло. Это явление подмечено было сильным педагогическим авторитетом того времени, писательницей Тиммэр, и вопрос подвергся обсуждению. Результатом споров было основание двух обществ: «британского и иностранного школьного общества», куда стекались приверженцы Ланкастера и «национального общества», поддерживавшегося защитниками религиозного обучения в школах.
К этому последнему примкнуло и духовенство, и в открытом комитете ex officio заняли места все епископы. Школы этого общества возросли быстро: в 1812 году их было 50, в 1813–240; в 1818–9249 с 180,000 детьми196.
Обращая главное внимание на внутреннюю сторону христианства, отдаваясь более практической деятельности, в виде благотворения и миссионерства, евангеликалы не могли удовлетворить литературных запросов своего времени и эпоха евангеликанского движения не была периодом процветания богословской науки в Англии. Проникший из Франции атеизм прежде всего остановил на себе внимание англиканских черчменов, и вызвал появление апологетических трудов. Вильям Ван’Мильдерт в своем сочинении «О росте и прогрессе неверия» дает нам описание этого зла своего времени. Он видит в подобного рода фактах исполнение пророчества «ты ужалишь его в пяту», и доказывает, что распространившееся зло не было какой-нибудь новостью, напоминая читателям враждебные отношения к христианству в период до Константина Великого, неверие в средневековую эпоху и в век реформации и начало и развитие деизма во Франции. Вильям Полей (1743–1805) издает свое «Естественное Богословие», а Даниил Вильсон читает популярные лекции в лондонском приходском храме о доказательствах христианства в 1827–30 годах Если прибавить к этому сочинению Мидальтона «Учение о греческом члене в приложении к критицизму и объяснению Нового Завета», в котором он сооружается против перевода Евангелия с греческого языка с опущением определенного члена пред «υιός θεού πνεύμα «Αγιον, вследствие чего выходило, что Спаситель был одним из многих Сыновей Божиих, а Дух Св. один из многих святых духов, – то апологетическая литература будет, кажется, исчерпана вся в своих главнейших произведениях.
В области библейской литературы своим разрушающим характером отличается перевод Герберта Марта сочинения Михэльса «Введение в Новый Завет», каковой перевод Март снабдил своими примечаниями. В 1818 году было опубликовано сочинение Фомы Гертвэля Горна «Введение к критическому занятию Св Писанием», считавшееся одним из луших в свое время. Только с 1825 года, когда впервые появился перевод сочинений Шлейермахера, библейская критика и наука начинает делать успехи в Англии. Самым выдающимся произведением в течение первых тридцати лет XIX века, было сочинение Вильяма Пальмера «Origines Liturglcae», остающееся классическим и доселе. Подробно исследуя те источники, на основании которых написана было и составлена «Книга общественных молитв», Пальмер дал совершенно новое представление о последней, и своим трудом подготовил почву к дальнейшему трактариальному движению. В труде Пальмера нагляднее всего можно видеть, что англиканская церковь начала свою жизнь не в век реформации, как думали многие в начале XIX века, а имеет тесную связь с древне-кафолической церковью, и ни в коем случае не может быть отождествлена с континентальным протестантизмом.
Так как большинство низкоцерковников и многие из евангеликалов держались кальвинистических. воззрений, то высокоцерковная партия вступила в полемику с целью опровергнуть подобные взгляды. Главнейшим пунктом в этих спорах было учение о возрождении Вопрос этот особенно выдвинут был Мантом (впоследствии епископ) в 1811 году в его Бамптоновских лекциях, где он защищал возрождение в крещении, и доказывал, что некоторые из духовенства отвергают это учение исключительно вследствие невежества. Эти лекции возбудили волнение в среде низкоцерковников видевших здесь прямое нападение на свою партию, но при поддержке архиепископа кентербюрийского и епископа лондонского мнение Манта восторжествовало и осталось господствующим.
Историческая литература описываемого времени почти не заслуживает внимания. Духовная периодическая литература впервые увидела свет в начале XIX века, ранее же этого времени не существовало ни одной церковной газеты. «Вооруженный ученый;» был первым периодическим изданием, но просуществовал недолго, и его место занял «Британский Критик» бывший, органом всех выдающихся деятелей первой половины нашего столетия. Первый номер «Христианского Наблюдателя » вышел в 1801 году и своим существованием обязан был главным образом Захарии Маколею, отцу знаменитого историка. Органом для сельского духовенства служил «Христианский Напомипатель». Если прибавить сюда «Летопись» – журнал, существующий и доселе, то круг периодических изданий описываемой эпохи будет полным.
Раз богословская литература не была на должной высоте, раз люди, стоявшие во главе церковных деятелей, не могли ответить на вопрос: что такое церковь? какова ее природа, каковы ее права и преимущества, – неудивительно, что среди самих мыслителей стала нарождаться особая партия либералов, обещавшая сделаться господствующей в Англии. Люди этой партии не принадлежали ни к высокоцерковникам, ни к евангеликалам. Они стремились к более широкой деятельности и не хотели стеснять себя рамками партийных взглядов на христианство и религию. Они не соглашались с учением старых высокоцерковников о существовании видимой, правильно организованной церкви, обладающей иерархией, таинствами и дисциплиной, а равно отказывались понимать Евангелие в том особенном смысле, в каком толковали его евангеликалы. Единственно, что объединяло между собою всех либералов – это эрастианизм, или принцип необходимости подчинения церкви государству.
Типичным представителем этой партии был д-р Арнольд, ректор публичной школы в Рэгби, один из родоначальников современной широко-церковнической партии. Фома Арнольд родился 13-го июня 1795 года на острове Уайт, и в 1815 году сделался членом ориэльского колледжа в Оксфорде. Своими либеральными взглядами он обязан был прежде всего знакомству с немецкой литературой. Чтение истории Рима Нибура, по его собственным словам «открыло ему глаза на его невежество»197. Идя в этом направлении, он выработал себе совершенно особенное представление о христианстве: «Я был бы рад, – пишет он в 1822 году, – видеть деятельность искренне христианскую, которая была бы ни высокоцерковнической, ни тем, что называют евангеликализмом»198. Этому желанию суждено было осуществиться, когда на него пал выбор на должность ректора в Рэгби. Один из его ближайших друзей предсказывал, что если Арнольд получить назначение в Рэгби, то он «изменит физиогномию обучения во всех публичных школах Англии»199. Пророчество, хотя и не вполне, сбылось. Обладая от природы сильным характером, глубоко понимая детскую природу, всегда честный в исполнении своего долга, искусный в примирении строгости с нежностью в отношениях к детям, доступный и общительный со своими подчиненными, способный вдохнуть в них интерес к делу и жизни, он сделался предметом общого обожания, и его взгляды распространялись его учениками далеко за пределами школы. Эти взгляды поражали своей оригинальностью и независимостью. Арнольд всегда стоял в стороне от всех церковных партий. «Учение как чисто религиозная теория, так, как она формулируется в научных (богословских) системах и символах, никогда не было его целью»200. Он смотрел на церковь, как на живое общество всех христиан и считал ненормальным кастовое положение духовенства, высказывался против всякого стеснения мнений и богослужебных форм, производившее, по его мнению, сектантство, и не хотел признать деления церкви на духовенство и мирян. Он настаивал на необходимости более близкого и тесного общения между членами церкви, и с этой целью рекомендовал восстановление диаконата в качестве посреднического института между иерархией и народом, защищал союз народа с духовными соборами, духовенства с гражданским законодательством, верил, наконец, что совершение не только крещения, но и евхаристии должно быть дозволено мирянам, в случае отсутствия священника. Он не обращал особенного внимания на учение о церкви, как богоустановленном обществе, смотрел на апостольское преемство и на таинства, как на крайности, проповедуемые невежественным или корыстным духовенством, ставил ни во что формальное определение учения об оправдании и добрых делах, и хотел заимствовать из учения церкви только те пункты, в которых согласны были бы все христиане, предоставляя им полную свободу во внешних выражениях этого учения. Отсюда государство сделалось у него решающим вопросы церкви, рукоположения отождествились с чиновническими назначениями, палата общин превратилась в собрание диссидентов, и англиканские храмы местом богослужебных собраний всех сект, при наблюдении лишь известной очереди.
Арнольд не был одиноким. Его взгляды нашли себе убежище даже в Оксфорде – этом столпе англиканского католичества, и распространились в народе.
Подобный же либерализм быстро проник в общество и дал себя почувствовать в парламенте. В 1828 году отменен был Corporation и Test Acts, и диссиденты заняли места в парламенте наравне с черчменами В 1829 году прошел Roman Catholic Emancipation Act, и римские католики получили также право доступа в парламент, а равно в армию и флот. В 1830 году партия вигов сделалась господствующей и не обещала быть защитницей интересов церкви. В обществе и народе укоренился взгляд, что англиканская церковь создана государством в век реформации, и что государство, наделив церковь богатствами, вправе распоряжаться последними по своему собственному усмотрению и своих собственных целей. В 1832 году парламент конфисковал имущество десяти ирландских епископий, и сделана была сильная атака на Книгу общественных молитв. Парламент перестал быть представителем мирян в церкви. Заседавшие здесь романисты рационалисты, деисты, квакеры, унитариане, баптисты и методисты готовы были содействовать всему, что могло нанести ущерб и вред церкви. Они не любили например символ св. Афанасия и подняли вопрос об его уничтожении и изъятии из Книги общ. молитв. Правда, защитником церкви оставался еще король, но его министры, в действительности, назначавшие епископов, могли быть злейшими врагами церкви. Чтобы дать отпор распространившемуся в обществе либерализму, церковь должна была стоять на высоте своего призвания, и ее епископы и духовенство обладать энергией, любовью к делу и быть одушевленными верой в свою деятельность. Таково ли было действительное положение вещей? Мы видели печальное состояние англиканской церкви в конце XVIII века. Сделала ли она прогресс в первые тридцать лет XIX столетия? Сохранившиеся документы отвечают на этот вопрос скорее отрицательно, чем положительно.
Так донесение духовенства одного из округов Линкольнского диоцеза в 1800 году дает картину полного равнодушие к религии. В предисловии к лекциям, прочитанным епископом лондонским Портэусом в течение трех лет с 1798 – по 1801 год, объясняется, что эти лекции предприняты были по тому, что «состояние королевства политическое, моральное и религиозное было так неутешительно, что возбуждало серьезнейшую тревогу в уме каждого мыслящего человека. Епископ Горслэй, в своем послании к Рочестерскому духовенству в 1800 году жалуется на «общее равнодушие к христианскому учению и пренебрежение христианскими обязанностями11. Знаменитый Вильям Вильберфорс в 1796 году, не нашел службы в воскресение во всем г. Бригге; о Стамфорде он вспоминал, как о самом беспечном в религиозном отношении месте: «в церкви – жалость: в воскресной школе – только восемь детей». Даниил Вильсон, посетивший в 1804 году Уортон, нашел здесь все в полном пренебрежении: «викарий прихода был страстный спортсмен и держал охотников. Соседнее духовенство разделяло подобные же вкусы, и разговоры при пастырских собраниях вращались главным образом относительно деревенского спорта. Очень немногие посещали церковь». Когда епископ Бержесс был назначен на Сант-Давидскую кафедру в 1803 году, то «церкви и церк. здания были в самом плачевном состоянии. Многие из духовенства были плохо образованы и унижали свое положение пьянством и другими развращающими пороками»201.
Кентербюрийскую кафедру занимал д-р Мур (1783–1805), не отличавшийся жаждой деятельности. О нем говорили, что «он не сделал ничего такого, чтобы могло разжечь умы диссидентов, с одной стороны и испугать друзей ортодоксии с другой202. Неудивительно, что и подчиненное ему духовенство во главе с епископами подражали примеру архиепископа. Пренебрежение к своим обязанностям доходило до смешного: так напр. один из епископов экзаменовал кандидатов на священство, играя в крикет, другой во время бритья и т. п.203. Другое непростительное зло было плюрализм, или занимание одним лицом нескольких приходов сразу. В 1832 году из 26 епископов двадцать были плюралистами! При таком положении дела, они были плохими руководителями низшей братии. Так епископ Гоадлэй, в течение семи лет числившийся епископом бангорской епархии, ни разу не удостоил последнюю своим посещением. Епископ ландафский Уатсон жил в своей живописной вилле на берегу Уиндермерского озера, нисколько не заботясь о своей пастве. Лучшие из епископов не отличались подобной крайностью, но дух ревности по Богу не тревожил и их душ. Они предпочитали вести спокойную и безмятежную жизнь, занимаясь в кабинетах научными исследованиями, являлись аккуратно в парламент, для составления верноподданического адреса короне, и только изредка тряслись по проселочным дорогам в важнейшие города своих епархий для совершения конфирмации. Епископы по большей части принадлежали к аристократическим фамилиям, и из 26 целых 18 обязаны были своим саном друзьям и связям. Понятно, что они не могли быть особенно сильными преследователями системы патронатства, и строгими экзаменаторами кандидатов на рукоположение. Быть может, в это время создалась пословица, что «если некуда – то в попы», и более бездарные сыновья в семействах стали заполнять пастырские ряды.
Непопулярность епископов в глазах народа дотла до того, что, когда в 1832 году некоторые из них возразили в парламенте против «Билля о преобразовании», толпа сожгла дворец епископа бристольского, осадила архиепископа кентербюрийского в его кафедральном городе, и держала в страхе за жизнь епископа лондонского.
Если таковы были люди, поставленные на свещнице, то тем более не могли уже сиять народу меньшие светильники и предпочитали мерцать и играть рол луны, отображая свет солнца – епископата. Высокоцерковническая партия почти вымерла, и хотя в среде ее были почтенные лица, но их воззрения не были общими и не приносили практического значения для народа. Они защищали церковь, но в этой защите пользовались отрицательными методами, указывая на то, какой не должна быть церковь и оставляя невыясненным ее положительное определение. Материальное положение низшего духовенства было почти бедственным. Более половины приходов не приносили духовенству и пятиста рублей. При этом, не желая трудиться сами, настоятели нанимали за себя молодых священников, уплачивая им безделицу, и оставляя львиную долю себе. Народ прозвал этих невольных бессребренников «кюрэйтами», потому что действительно, только они одни заботились о душах прихожан.
Сельское духовенство любило заниматься спортом, держало охотников и собак, в туманные и темные вечера играло с соседними помещиками в карты, а в некоторых округах Англии и Валлиса предавались пьянству.
Когда наступало воскресенье, священники кое-как бормотали службу, иногда дуэтом с кем-нибудь из клерков, и, занимая часто по нескольку приходов, бегали из одного в другой, придумывая по дороге проповедь. Богословский горизонт большинства был узок: они довольствовались кальвинизмом, боялись Рима, исповедовали папу антихристом, и терпеть не могли какого бы то ни было религиозного энтузиазма, считая последний за фанатизм, греховно нарушающий покой ближнего.
В то время, когда безбожие и равнодушие по религии, успевшие проникнуть из Франции, все сильнее и сильнее распространялись в стране, когда методизм и диссиденты увлекали за собой тысячи народа, когда люди нового поколения предъявляли новые запросы и требования, когда чувствовалась нужда в всестороннем выяснении учения церкви, пастыри последней оказались, подобно Ларину в деревне, – «запоздавшими на целый век». Они все еще думали идти по стопам своих отцев, когда церковь была счастливой, мирной и спящей, и неожиданно для себя оказались предметом издевательств и насмешек для своих пасомых. В 1820 году появилась «Черная Книга», называвшая катехизис «вредоносным учением», а его преподователя-приста «политическим демоном, жадным, ленивым и расточительным человеческим существом, не знающим страха Божия»204. В парламенте один из ораторов палаты общин сравнивал церковь с восточно-индийской компанией и затруднялся сказать, которая из них была более полезной для народа205.
Так к концу тридцатых годов, безжизненная внутри, бездеятельная со вне, осаждаемая врагами и ненавистью, англиканская церковь казалась влачившей последние дни своего существования и близкой к порогу духовной смерти. Когда окружавшая жизнь била ключом, принося с собою все новые и новые запросы и интересы, церковь оказалась одряхлевшей и потерявшей дух жизни. Она начала молкнуть и ее скудная нива обращаться в поле сухих костей. Если бы кто-нибудь, проходя по меже этого поля, вдруг остановился в недоумении и спросил: «Оживут ли кости сии?» Ответ был один: «Господи, Ты веси сия»!