Пляска Бледных

Даже Сильфа винила её за жестокость: мальчик терял рассудок, почти не ориентировался в реальности. То и дело пытался вспомнить, кто он и где он, думая, что вернулся назад, в далёкое прошлое, откуда они все родом, слабо связан с окружающим его современным миром. Огромными усилиями они с сестрой внушили ему быт простой семьи начала двадцать первого века, пытаясь приучить его к реалиям новой жизни.

Но любые попытки говорить, встречаться, да хоть как-то идти на контакт с новыми людьми вызывали у брата тяжёлые головные боли: он не понимал их, не воспринимал речи, не различал лиц. Не мог ужиться в новом, чужом для него будущем, видя исключительно своё настоящее. Пыльный Город сделал всё, чтобы мальчик не мог находиться где-либо, кроме как «дома». Постоянно рвущиеся наружу воспоминания только усложняли задачу, откликаясь потерей сознания, головокружением, обмороками.

Хуже того, ни сама Гертра, ни Сильфа, не могли проникнуть в новое царство снов (так как Город проявлял себя лишь в них) сами по себе. Они — дети Карпы, и он не пускал сестёр на свои земли, Единственным способом проникнуть туда было использовать частички сознания собственного брата. Лишь на недолгий срок, пока взятая доля мыслей не истлела, они могли находиться там. Их задача была одновременно проста и сложна: найти столпы силы, которые питают Город, и поглотить их, уничтожить, забрать оттуда, сделав его суть не более чем мороком, иллюзией, которая развеется, как пыль на ветру. Так он очистится, его темницы падут, и тени рассеются, явив детям их родные улицы, светлые дома, парки и аллеи, что так милы глазу и дороги сердцу. А потом — таким образом, — вернуть рассеянное сознание брата, что было взято у них, как плата за вход, вернуть ему его жизнь.

Пожалуй, единственное, что Пыльный Город перенял от своей предшественницы — это любовь, и лишь исполненный этим чувством может проникнуть в него. Естественно, даже это, казалось бы, высшее проявление человеческой благодетели, было искажено самым скверным образом, и теперь ключом к его вратам стало соитие. И через него же можно было получить силу, необходимую для проникновение туда у другого человека, чья кровь и душа уже отмечена им.

Сильфа разрушила уже два стопа из семи, и пора браться за третий. Обе сестры понимают, что нужно действовать как можно быстрее, так как враг нашёл иные способы заявить о себе, проникая в сердца уже не одного, но множества, великого множества таких же потерянных детей, как и их брат.

Гертру очень встревожило последнее бегство Орне. В тот момент она была слишком истощена поддержкой Сильфы, чтобы полноценно помочь брату, что привело к новой вспышке, и едва не свело мальчика с ума. Потом — убежал, скитался незнамо где, и лишь к трём часам дня средняя сестра нашла его далеко отсюда, почти в центре города, на набережной и без сознания. Сейчас он спит. Сильфа — добывает еду.

Девушка горестно усмехнулась, покачав головой: самое время «поговорить» с ним.

Медленно она направилась к их палатке и расстегнула молнию входа, проходя под навес, где спал мальчик. Лежит на спине. Русые волосы размётаны по подушке. Сложил руки на груди, лежит, протянув ноги. То и дело трясётся, вздрагивает. Его пробирает озноб.

Гертра отвела взгляд, закусив язык, обхватила себя за плечи, исполненная отвращения к себе же и своим действиям, полная ненависти к Врагу.

Сжалась, собираясь с мыслями: это всегда тяжело. Зажмурилась, сосредоточилась, касаясь щеки брата, ощущая его тепло, и, как могла нежно, погладила его, просияв в улыбке. Опустила ладонь к талии, провела вдоль поясницы, чувствуя напряжение в теле ребёнка. Его дыхание участилось, стало прерывистым — и снова девушка успокоила его, касаясь лба, продолжая гладить напряжённую плоть.

Привстала, снимая с себя нижнее бельё, расстегнула ширинку на джинсах парня, давая волю налившемуся кровью органу.

Снова закрыла глаза в отвращении к своим действиям. Мягко, легко коснулась дрожащей плоти, наблюдая за спящим мальчиком. Тот изменился в лице, напрягся, зажмурился, замотал головой так, будто ему было больно, страшно.

Снова видел кошмары.

Девушка приставила пальцы к лону, зажмурилась в попытке расслабиться, смягчиться, успокоиться. Принялась массировать себя, наполняя сердце покоем, думая о брате, об их с сестрой деле, полнясь жалостью и сочувствием к ребёнку. Никогда и никого она не любила так нежно, как этого мальчика. Ни о ком её сердце не болело столь сильно, как о нём. Зная всё, что им пришлось пережить, больше всего на свете она желала спасти его, вернуть домой, вернуть к себе.

«Милый маленький брат», — прошептала она, касаясь его дрожащих губ.

Медленно, неспешно ласкала себя, наблюдая за мальчиком, всё ещё опустив свободную руку к его щеке, смотря на него. Как он успокаивался, как отступали страдания, отпуская в чары мирного сна.

Внизу живота приятно заныло, пальцы ощутили тёплую влагу, а сердце — учащённо забилось в трепетном ожидании.

Следующий миг — и она над ним, укрыла платьем, обняла за плечо, направляет в себя.

Выдохнула, закусив губу, закрыв рот ладонью, сдерживая крик боли, не в силах вынести поток сознания, тотчас ударивший в неё. Поднялась, видя, как брат напрягся, выгнула спину, откинув назад голову, борясь с головокружением. Это не её страхи, не её чувства. Она так делала уже множество раз, и всегда могла совладать с ними.

Собравшись с силами, возвращая свою волю, она снова опустилась, насаживаясь до основания, прильнула к спящему телу, укрывая его собой. Медленно, словно лёгкий прилив, она накатывалась на него подобно прибрежным водам — и отпускала, едва отстраняясь, чувствуя всё нарастающее волнение внутри.