– Я понимаю, дорогая, но ты ведь не собираешься купить им новые ковры и скатерти?
Билли неожиданно рассмеялась.
– Мерси! – хихикнула она. – Только представь лицо мисс Алисы, если я попытаюсь купить им скатерти! Нет, милый, – продолжила она уже серьезнее, – этого я делать не стану, но я попытаюсь снова повидать миссис Грегори. И конечно же, я не могу принести ей ничего другого, кроме цветка, книги или свежего журнала.
– Или улыбки, и это будет самый лучший подарок, – вставил Бертрам.
Билли улыбнулась и покачала головой.
– Боюсь, Бертрам, для всех людей, кроме тебя, мои улыбки не представляют такой уж ценности.
– Очевидные факты не требуют доказательств, – возразил Бертрам, – а что еще произошло, пока меня не было?
Билли вдруг хлопнула в ладоши.
– Ой, я же не сказала! – воскликнула она. – Я пишу новую песню о любви. Слова написал Мэри Джейн, и они очень красивые.
Бертрам застыл.
– Правда? Что же, Мэри Джейн еще и поэт ко всему прочему? – спросил он с наигранной легкостью.
– Нет, – улыбнулась Билли, – но стихи очень хороши. И они как будто сами поют тебе мелодию. Так что я положила их на музыку.
– Повезло же Мэри Джейн! – пробормотал Бертрам, надеясь, что его голос звучит достаточно равнодушно. (Бертраму было стыдно за себя, но в глубине души он начинал догадываться о причинах глухого раздражения, поднимавшегося в нем при упоминании имени Аркрайта.)
– А что будет написано на титульном листе? Слова Мэри Джейн Аркрайт?
– Именно это я у него и спросила, – рассмеялась Билли, – я даже предложила вариант «Мафусаил Джон». Милый! – вдруг сказала она. – Я хочу, чтобы ты послушал, что уже получилось. Понимаешь, я все время пела ее, ну, тебе, – призналась она, очаровательно покраснев.
Бертрам Хеншоу провел десять не слишком приятных минут. Он не понимал, как песня может нравиться и казаться отвратительной в одно и то же время, но именно это и происходило. Слушать, как Билли произносит «моя любовь» с невероятной нежностью было неописуемо прекрасно – пока он не вспоминал, что эти слова написал Аркрайт, а значит… (даже в мыслях Бертрам не договаривал фразы, он не имел привычки ругаться). Когда он видел Билли за пианино, слышал ее пение и думал о том, что она пела эту песню ему целых три дня, на сердце у него теплело. Но когда он думал об Аркрайте, который сделал эту песню возможной, сердце его замирало от ужаса.
С самого начала Бертрам боялся музыки. Он не мог забыть однажды сказанные Билли слова: она никогда не полюбит мужчину так, как любит музыку, и никогда ни за кого не выйдет замуж. Поначалу так и было. Тогда он отнесся к этому с презрением и сказал что-то вроде: «Значит, музыка – холодные бездушные каракули на белой бумаге – мой единственный соперник?»
Еще он сказал, что собирается одержать верх. И это случилось, но лишь после многих недель страха, надежды и отчаяния, когда из-за ошибки Кейт Билли едва не стала женой Уильяма. А потом, в памятный сентябрьский день, Билли сама бросилась в его объятия – тогда он понял, что победил.
Так он и думал, пока не появился Аркрайт.
Слушая пение Билли, Бертрам уговаривал себя быть разумнее и мыслить здраво, убеждал себя, что Билли его любит. Разве она, по ее собственному заверению, поет эту песню не ему? Но это была песня Аркрайта. Он не мог об этом забыть, и от этой мысли ему делалось дурно. Да, он одержал верх над «холодными бездушными каракулями», но что будет, если музыка окажется существом из плоти и крови, красивым, приятным и обаятельным мужчиной, человеком, чьи мысли, цели и слова воплощают ту вещь, которую Билли, по ее собственным словам, любила сильнее всего – музыку?