– Это мне неизвестно. Полагаю, однако, что ему пришлось отправиться в Ботани-Бей.
– Ну, а как ваша тетушка? – продолжал настаивать любознательный джентльмен, – готов поручиться, что после этого она велела горничной приходить к ней на ночь.
– Нет, сэр, она поступила разумнее: спустя некоторое время она отдала руку и сердце своему шумному, жизнерадостному соседу, ибо имела возможность заметить, что ночевать одной в деревенском доме – жуткая вещь.
– Она права, – подтвердил любознательный джентльмен, с глубокомысленным видом покачав головой, – но я все-таки сожалею, что они не повесили этого парня.
Все выразили свое удовольствие по поводу столь счастливой развязки, и только присутствовавший при этом деревенский священник пожалел, что дядюшка и тетушка – герои обоих рассказов – не поженились: они, конечно, составили бы чудесную пару.
– Но я не вижу – сказал любознательный джентльмен, – чтобы в последнем рассказе принимали участие привидения.
– О, если вам желательны привидения, дражайший, – воскликнул драгунский капитан-ирландец, если вам желательны привидения, я могу вам их предложить целый полк. И в то время как эти джентльмены повествовали о своих дядюшках и тетушках, я расскажу вам, черт побери, главу из истории моего рода.
Лихой драгун,
или Происшествие с моим дедушкой
– Мой дед был лихой драгун, ибо, видите ли, это наша родовая профессия. Все мои предки были драгуны и пали на поле чести; единственным исключением являюсь я сам и надеюсь, все мои потомки смогут сказать о себе то же самое; впрочем, мне не следовало бы преждевременно хвастаться. Итак, мой дед, как я сказал, был лихой драгун, и служить ему пришлось в Нидерландах. Он числился в той самой армии, которая, если верить дядюшке Тоби[36], так чертовски сквернословила и пьянствовала во Фландрии. Он и сам был в этом деле не промах; больше того, именно он ввел в обиход упоминаемую капралом Тримом[37] доктрину, трактующую о взаимоотношениях между влагой и теплом или, иными словами, о том, как побеждать окопную сырость при помощи жженки. Впрочем, доктрина дядюшки Тоби прямого касательства к моей повести не имеет. Я вспомнил о ней лишь затем, чтобы показать, что мой дед не принадлежал к числу тех, кого легко провести. Он видывал виды или, следуя его собственному выражению, видывал самого черта – а этим сказано решительно все.
Итак, джентльмены, дедушка возвращался в Англию; он направлялся в Остенде, где предполагал сесть на корабль, – будь он проклят этот Остенде – я провел там однажды из-за штормов и встречного ветра три долгих томительных дня и, черт побери, не встретил ни одного толкового собутыльника или смазливого личика, чтобы утешиться. Итак, я сказал, что мой дедушка направлялся в Англию, или, вернее, в Остенде, не все ли равно: ведь это одно и то же! И вот однажды вечером – уже смеркалось – он в добром расположении духа въехал на коне в город Брюгге; весьма вероятно, джентльмены, что и вам пришлось познакомиться с Брюгге, этим чрезвычайно своеобразным фламандским селением, некогда (когда мингеры были славны) богатым и крупным центром торговли и финансовых операций, а теперь столь же обширным и столь же пустым, как карман нынешнего ирландца. Итак, джентльмены, в городе в это время происходила ежегодная ярмарка. Весь Брюгге был полон народом; на каналах толкались голландские лодки, на улицах толкались голландские купцы, и не было никакой возможности пробраться между бочками, тюками, грудами товаров, крестьянами в широченных штанах и женщинами, на которых было не меньше чем по десяти юбок. Дед, решительно расчищая дорогу, весело бродил по ярмарочной площади и со свойственным ему благодушием (ибо он был живым, ни перед чем не останавливающимся жизнерадостным человеком) поглядывал на пеструю толпу и на старые дома с остроконечными крышами и с гнездом аиста на трубе, подмигивал девицам, показывавшимся в окнах, и шутил с женщинами; все они смеялись и благосклонно отвечали на его шутки, ибо, хотя он не знал ни одного слова на чужом языке, он всегда умел объясниться с женщиной.
Итак, джентльмены, в Брюгге происходила ежегодная ярмарка; весь город кишел народом, все гостиницы и трактиры были переполнены, и дед тщетно объезжал их по очереди, стучась во все двери. Наконец, он добрался до старой гостиницы, которая, казалось, готова была рассыпаться и которую давно бы покинули даже крысы, если бы нашлось убежище в другом доме, где они смогли бы преклонить свои головы. Это было такое же своеобразное здание, какие вы можете увидеть на голландских гравюрах: высокая крыша, вздымающаяся до самых облаков, и бесконечное количество расположенных одна над другою мансард, напоминающих семь небес Магомета. Его ничто не могло бы спасти от падения, не будь на трубе аистового гнезда, которое в Голландии неизменно приносит удачу; в момент, когда к гостинице подъехал мой дедушка, на верхушке трубы, подобно призракам, маячила как раз пара этих благословенных длинноногих птиц. Честное слово, только благодаря им дом и по сей день стоит на своих курьих ножках, и, проезжая Брюгге, вы можете увидеть его собственными глазами, но только имейте в виду, что он превращен теперь в пивоварню, изготовляющую крепкое фламандское пиво, – так было, по крайней мере, когда я возвращался этим путем после битвы при Ватерлоо.
Приближаясь к дому, дед оглядывал его с любопытством. Возможно, что само здание не поразило бы его воображения, не заметь он над дверью вывески, на которой было написано крупными буквами:
Дедушка достаточно знал язык, чтобы понять, что вывеска обещает добрую выпивку. «Это как раз то, что нужно», – сказал он себе, останавливая перед дверью коня.
Для старой гостиницы, посещаемой в обычное время лишь мирными сынами торговли, внезапное появление блистательного драгуна было событием из ряда вон выходящим. У порога, по одну сторону двери, сидел богатый антверпенский бюргер, дородный и важный, в широкой фламандской шляпе: человек весьма примечательный и великий любитель этого заведения; он покуривал из длинной прямой трубки; по другую сторону сидел и покуривал маленький толстенький винокур из Скиидама. Хозяин с носом, напоминавшим бутылку, стоял в дверях; хорошенькая хозяйка в плоеном чепце рядом с ним; в ближнем окне виднелась хозяйская дочка, пухленькая фландрская девица, в ушах у которой висели длинные золотые сережки.
– Гм! – пробормотал богатый антверпенский бюргер, неприязненно поглядывая на путника.
– Die duyval[39], – пробурчал маленький толстый винокур из Скиидама.
Хозяин проницательным взглядом трактирщика тотчас же установил, что новый гость – не по душе старым гостям, и, говоря по правде, ему самому тоже не понравился развязный вид моего дедушки. Он покачал головой. «Дом переполнен, нет места даже на чердаке».
– Нет места даже на чердаке! – как эхо возгласила хозяйка.
– Нет места даже на чердаке, – как эхо повторила хозяйская дочь.