Последний поезд на Ки-Уэст

22
18
20
22
24
26
28
30

— К вам в кафе заходят разные люди. Вы узнали тех типов, которые пытались вас ограбить?

— Они были сегодня, но, по-моему, раньше я их не видела. У нас бывает много подобных личностей — проголодавшихся и озлобленных.

— Вы выросли в Ки-Уэст? — спрашивает он.

— Я живу здесь всю жизнь. Папа работал на строительстве железной дороги.

— Это тяжелый хлеб, — замечает он.

— И папа был тяжелым человеком. Хорошим, но вместе с тем тяжелым.

— Если в ту пору условия были такие же, как на строительстве шоссе, тогда нечему удивляться. Это опасная работа. Поневоле станешь тяжелым человеком.

— Поэтому вы так часто приезжаете в Ки-Уэст? Чтобы передохнуть?

— Возможно.

— Почему вас всех отправили на архипелаг? — спрашиваю я. — Разве в стране мало мест, где можно работать? Погода здесь, наверное, хорошая, но очень капризная.

— В Вашингтоне мы им мозолили глаза — создавали проблемы, напоминали американской общественности — избирателям — о том, что на нас наплевали, что правительство не выполняет своих обещаний. Наверное, они решили, что архипелаг довольно далеко, и если сослать нас сюда, то вскоре о нас забудут.

Несколько лет назад многие из тех, кто сражался на той войне, и члены их семей собрались в Вашингтоне, чтобы потребовать в тяжелое для экономики время от правительства единовременной, а не растянутой на годы выплаты ветеранских пособий. Газеты окрестили активистов «Бонусной Армией».

— Вы входили в состав «Бонусной Армии»? — спрашиваю я. — Участвовали в марше в Вашингтоне?

— Да. Я маршировал вместе со всеми. Многие ветераны лишились работы. Они голодали. Потеряли надежду. Правительство брало на себя обязательства, имело возможность помочь, выдать причитающиеся по закону деньги. Вместо этого нас просто разогнали.

— Фотографии в газетах…

На них были засняты цепи на воротах Белого дома, люди, живущие в палатках, гвардия, патрулирующая улицы, гранаты со слезоточивым газом, летящие в толпу ветеранов Первой мировой войны, их горящие палатки.

— Разумеется, движение изменилось, — говорит он. — Люди потеряли надежду. Отправились по домам. На их место пришли другие — они уже не имели к войне никакого отношения. Под конец в наших рядах оказались те, кто просто сеял смуту. То, что происходит с нашей страной, тот бардак, который засасывает нас, — это позор. Мы сражались на войне, чтобы положить конец всем войнам. Прошли сквозь ад. Мы победили. И, вернувшись домой, очутились в другом аду. И кто те деятели, которые в состоянии что-то предпринять? Конгрессмены, получающие в год почти девять тысяч долларов, в то время как люди, которым они служат, едва ли зарабатывают и малую толику этих денег.

Мой годовой заработок у Руби составляет несколько сотен, по сравнению с которыми девять тысяч долларов представляются невообразимой суммой.

— Почему вы не вернулись домой?

— Я пытался. После войны. Я не… — Он глубоко вздыхает, точно собирается с силами для чего-то неприятного. — Я уже не тот, кем был до войны. Когда мы вернулись, нам были рады, а потом никто не знал, что с нами делать. Мы притворялись, что мы те же самые, что и прежде, что мы не видели того, что видели.