Католический король, однако, настойчиво отказывался от любой невесты для своего сына: здоровье дона Карлоса, по его словам, было ненадёжным, а его психическое состояние ещё больше ухудшилось.
Глава 15
В начале Нового 1564 года, который король встретил с женой в Аранхуэсе, он снова получил послание от своей сестры Марии и её мужа Максимилиана Габсбурга, короля Богемии, которые хотели выдать замуж свою старшую дочь Анну за дона Карлоса:
– Его Императорское Высочество просит короля, чтобы он прямо и ясно известил о своих намерениях по этому поводу, не медля больше с этим, так как это нанесло бы тяжкий вред его дочери.
Однако католический король, более, чем когда-либо, не хотел давать согласие на женитьбу сына, потому что Елизавета была беременна:
Счастье Филиппа было безграничным, и он приказал немедленно отправить курьера к королеве Екатерине, чтобы сообщить радостную весть. Отсрочка этих переговоров, а также нежелание отца женить его, усилили недовольство дона Карлоса, и он мечтал о том, чтобы покинуть Испанию и принять на себя командование войсками в Неаполе или Нидерландах. В Европе же сложилось впечатление, что Филипп согласится со справедливыми требованиями Максимилиана и его супруги. Екатерина Медичи даже торжественно заявила герцогине де Гиз и кардиналу де Лотарингии:
– Теперь у меня больше нет причин не доверять Вашей племяннице, королеве Шотландии, ибо, к счастью, принц Испании обручился с принцессой Богемии.
Известие о положении Елизаветы вызвало большую радость при дворе Франции. Екатерина отправила письмо с указаниями по сохранению здоровья дочери во время её беременности. Она особенно просила её ежедневно заниматься ходьбой и не оставаться в постели, если это не рекомендовано врачами. При этом королева-мать добавила:
– Увы, я слишком хорошо знаю Вас, дочь моя, чтобы не сомневаться, что при малейшем неудобстве Вы немедленно ляжете в постель, хотя это крайне пагубно для Вашего здоровья.
Однако, узнав, что Евфразия Гусман, фрейлина Хуаны Австрийской, тоже ждёт ребёнка от короля, Елизавета очень расстроилась. Впрочем, король был довольно строг со своими любовницами, не тратил на них государственную казну и старался, как мог, скрывать свои похождения на стороне от жены. Чтобы заставить замолчать сплетников и успокоить королеву, Филипп II дал Евфразии приданое и заставил её выйти замуж за Антонио Луиса де Лейва, третьего принца Асколи. Венчание состоялось весной 1564 года в часовне мадридского Алькасара. Свидетелями были Елизавета и дон Хуан Австрийский, незаконнорожденный брат короля.
В свой черёд, Филипп издал множество постановлений для удобства своей супруги. Среди прочего, он приказал приготовить великолепные носилки, в которых королева могла бы удобно расположиться во время путешествия из Аранхуэса и Мадрид. Причём они были задрапированы голубым бархатом с тиснённым королевским гербом, а колонки были из чистого серебра. Однако у Елизаветы началась лихорадка, и врачи решили, что она потеряла ребёнка. Филипп II стоически перенёс это разочарование, и его поведение с супругой оставалось в высшей степени внимательным, ибо Елизавета была подавлена и отказывалась утешаться. По приказу своего господина Руй Гомес отправил гонца с печальными новостями к французскому послу, и через несколько дней Сен-Сюльпис отправился в Аранхуэс, чтобы навестить королеву и обсудить с Филиппом государственные дела. Елизавета горько плакала, когда ей выражали сочувствие по поводу постигшего её несчастья.
– И, – говорит посол, – король, её муж, изо всех сил старался утешить Её Величество, а также умолял её ради него не печалиться более. Его Величество, кроме того, пожелал, когда королева прибыла в Мадрид, чтобы я послал мою жену поговорить с ней и подбодрить её.
Это свидетельство Сен-Сюльписа сильно расходится с общепринятым мнением о суровом и холодном характере Филиппа II. В своих многочисленных письмах, адресованных матери и другим, Елизавета выражала глубокую признательность судьбе за то, что она сделала её женой Филиппа, акцентируя внимание на своём семейном счастье, которое, по её словам, не может быть большим. Утверждение королевы полностью подтверждается депешами епископа Лиможа, Сен-Сюльписа и Фуркево, французских послов в Мадриде.
Примерно в начале мая 1564 года король и королева прибыли в Мадрид. Дон Карлос приехал из Алькалы, чтобы навестить их, и много раз демонстрировал радость от новой встречи с Елизаветой, которой он, по своему обыкновению, оказывал большое почтение. Поскольку здоровье королевы всё ещё оставалось слабым, врачи собрались на консультацию вскоре после её возвращения из Аранхуэса, и, к изумлению двора, они объявили, что Елизавета всё ещё беременна. Радость королевы была велика, и она так искренне ходатайствовала за своих врачей, что король простил им ошибку и позволил сохранить свои должности. По приказу короля все придворные приёмы были приостановлены. Филипп также распорядился, чтобы королеве ничего не предписывалось без его предварительного разрешения.
Один из немногих людей, допущенных к Елизавете, был посол Шантонне, чьи пристрастные донесения серьёзно угрожали дружественным отношениям между Францией и Испанией. Недавно он был отозван из французского двора и назначен послом в Вену. Этот хитрый дипломат получил тёплый приём у герцога Альбы, однако опасался, что Елизавета примет его более сдержанно из-за его интриг при дворе её матери. Она, однако, приветствовала его как обычного министра, который заслужил благосклонность короля. С недостатком такта, удивительным для такого умного человека, Шантонне поцеловал руку королевы и попытался заверить её, что его злонамеренное поведение при французском дворе было сильно преувеличено. Тогда, прервав его речь, Елизавета с достоинством произнесла:
– Если в будущем, господин посол, Вы желаете оказать хорошую услугу королю, моему мужу, и мне самой, то воздержитесь от разжигания споров между правительствами Испании и Франции.
Здоровье королевы казалось удовлетворительным до 2 августа. К тому времени она была на пятом месяце беременности, и в честь этого события при дворе должен был состояться праздник. Королева и король стояли возле окна дворца с Хуаной Австрийской, ожидая начала торжества. Внезапно Елизавета увидела Евфразию де Гусман, теперь принцессу Асколи, одетую почти как королева и всячески выпячивавшую свой живот. Раньше при испанском дворе такое было немыслимо. Вероятно, Елизавета вспомнила, как Диана де Пуатье, любовница Генриха II, частенько заменяла Екатерину Медичи на официальных приёмах, потому что лицо её исказилось, из носа пошла кровь и ей пришлось удалиться. Она послала сказать королю, что не может присутствовать на празднике из-за плохого самочувствия. В течение следующих двух дней королева продолжала чувствовать лёгкое недомогание, но в понедельник четвертого августа её болезнь настолько усилилась, что врачи сочли необходимым пустить ей кровь в присутствии короля.
Елизавете, однако, становилось всё хуже и хуже, и, наконец, она потеряла двух девочек-близнецов. Было объявлено, что у королевы злокачественная лихорадка и она вряд ли выздоровеет. Филипп в крайнем душевном смятении не покидал жену, ухаживая за ней сам с величайшей любовью, пока лёгкий приступ той же лихорадки, от которой страдала его супруга, не заставил его на время ослабить свою заботу. Хуана Австрийская и принцесса Эболи не покидали покоев Елизаветы и выказали крайнюю скорбь при виде её страданий. Герцог Альба, как дворецкий королевы, также дежурил в её приёмной на протяжении всей болезни своей госпожи. Тогда Елизавета посвятила себя Сан-Диего-де-Алькала и поклялась совершить паломничество к его святилищу, если выздоровеет. Она также пообещала богатые дары святыням Богоматери Толедской, Гваделупской и Аточской. Охваченный горем из-за перспективы потерять свою супругу, Филипп заперся в своих апартаментах и отказывал всем в аудиенции. Он приказал возносить молитвы за её выздоровление по всему королевству и устраивать публичные шествия, чтобы просить заступничества святых, почитаемых в Испании. Посол Сен-Сюльпис через герцога Альбу обратился с прошением к королю, чтобы ему было позволено увидеть Елизавету и сообщить о её состоянии королеве-матери. Дон Карлос также проявил глубокую скорбь, он плакал, постился и участвовал во всех религиозных процессиях, которые проходили по улицам столицы. Более того, инфант горячо молил о том, чтобы его впустили в покои умирающей королевы попрощаться с ней, но Филипп категорически запретил это свидание, разрешив посетить королеву только послу. Долгое время король также отказывался дать разрешение на то, чтобы сообщить Елизавете о грозящей ей опасности, и когда герцог Альба предложил, чтобы королева составила завещание, пока она в состоянии это сделать, Филипп запретил её беспокоить. И только после того, как королю сказали, что его женой овладевает оцепенение, предшествующее кончине, он позволил королевским капелланам поговорить с ней о смерти и исповедовать её. Также по приказу Филиппа было составлено завещание королевы, согласно которому всё имущество Елизаветы отходило её матери. Королева поставила подпись под документом в присутствии мужа, герцога Осуны и герцога Альбы. Когда Филиппа впоследствии спросили, почему он отказался от приданого своей супруги, король ответил:
– Отдав такой приказ, мы только следовали священному долгу, предписывающему выказывать большую дружбу и уважение королеве-матери, подобающие хорошему сыну.
После совершения таинств прелаты покинули покои королевы и она осталась лежать без признаков жизни. Её лицо и шея распухли, так что их прежние прекрасные формы уже нельзя было узнать. Тогда король, взяв руку своей супруги, нежно прижал её к своим губам и удалился в свою молельню со следами такого горя и волнения на лице, что к нему никто не осмелился обратиться и, тем более, следовать за ним. Один из французских врачей королевы, Монгион, тем не менее, услышав, что его испанские коллеги оставили всякую надежду спасти жизнь Елизаветы, приблизился к её кровати и несколько мгновений внимательно смотрел на неё. А потом заявил:
ebooksa